Книга Подводная конкиста, страница 19 – Вита Марли

Любопытная Иш-Чель пожелала услышать истории из древних хроник, захотела разобраться в событиях давно минувших. При этом слышать отказы русалочка, похоже, не привыкла.

Альтамирано беспокойно поёрзал на лежанке, нашёл более удобное положение и укрылся куском тонкого одеяла. Под собственные хаотичные мысли медленно погружался в сон.

А собственно, что писалось об этом Хуане Веласкесе, владельце складного ножа? Ни портретов его, ни особых упоминаний. Кажись, приходился родственником тогдашнему губернатору Кубы, водил дружбу с Кортесом, в дело завоевания свято верил и женился на индейской женщине, что после крещения стала зваться доньей Эльвирой. На этом, пожалуй, всё? Ах, да, находился в составе арьергарда в знаменитую Ночь Печали, когда Кортес и его войска были вынуждены спешно покинуть столицу ацтеков. Город конкистадоры покидали тайно под покровом ночи, старались сделать это быстро и тихо.

Быстро и тихо у них не вышло.

Индейцы атаковали в самых невыгодных условиях: в кромешной темноте под стеной дождя на узком участке дамбы через огромное солёное озеро Тескоко. Много народу тогда полегло. Кто утонул, кто был повержен вражеским оружием, а кое-кого схватили в плен и принесли в жертву своим кровавым богам.

Н-да, незавидна судьба конкистадора, почившего в Ночь Печали. Да упокой сеньор Господь их души.

Как умер Хуан Веласкес де Леон и его супруга Эльвира в хронике не значилось. Зато много раз было упомянуто, как опрокинулись телеги с золотом, как затонули на дне озера все сокровища, отданные императором тогдашним, Монтесумой.

И как исчезло бесследно всё это богатство и не нашлось даже спустя две сотни лет.

— А, ну ка, человек, помоги мне, — жестом Ицамна подозвал квартирмейстера к себе, — Мои руки уже не так сильны, как прежде, да и глаза давно утратили зоркость.

Эстебан поднялся, вместе с лекарем послушно обошёл жилище, остановился перед примитивным каменным жерновом, когда услышал распоряжение:

— В этом мешке маисовые зёрна, — указал целитель на серое полотнище, — Запасов муки у нас с тобой осталось ещё на парочку тамале, а потом всё, — старик деловито прищёлкнул языком, — Даже на противную, трижды разведённую водой алголе не хватит.

Моряк тут же устыдился. Целую неделю столовался у лекаря, но ни помощи, ни денег старику не предложил.

Хотя какие деньги, когда я беден, как церковная мышь? Всё честно награбленное осталось там… на поверхности.

— Садись, — указал Ицамна на коренастый пень, что служил у целителя табуретом, — Знаешь что это такое, двуногий? Это хитрая вещица, но дюже полезная. Два камня трутся друг об друга и растирают маисовые зёрна в муку. Смотри, сюда засыпаешь, — старик прихвати горсть и сыпанул в специальное отверстие, — А потом крутишь вот так, — дёрнул за рукоять и парный каменный круг пришёл в движение, — Силищи у тебя ого-го, управишься быстро. Получиться должно так же, как вот здесь, — Ицамна продемонстрировал глиняный горшок с остатками маисовой муки, — Всё понял, человек? Управишься?

Или старик издевался или держал Эстебана за дурака. Ну не уж то он в свои тридцать три года не додумается, как меж камнями растереть кукурузу?

Хотя вообще-то в делах кулинарных испанец не очень то преуспел. На корабле орудовал кок, а к его стряпне у матросов отношение простое: что приготовили, то и жри, не нравится — стряпай сам. Если «Санта Люсия» стояла в порту на приколе, испанец кормился в тавернах, а ежели на диком острове приходилось наладить такелаж, разводили на берегу костёр, да кухарничали по очереди.