Книга Подводная конкиста, страница 51 – Вита Марли

— Какой отвар, откуда? Пойдёшь на поклон к Ицамне?

— Ну и дурак ты, Тиен, — озадаченная внезапным допросом Иш-Чель остановилась. — Кто же за таким снадобьем к Ицамне ходит?

Эстебан негодующе рыкнул. Собственническая ярость нахлынула на него, в миг лишив способности нормально дышать.

Недоволен её познаниями? Ну, ничего, переживёт. Сам, поди, тоже монахом не жил.

Между ног у Иш-Чель нестерпимо горело и пульсировало. Ей бы хватило всего ничего, чтобы завершить сладкую пытку. Всего пара движений, но этот упрямец, как древний Кукуль-каан, ревниво дышал огнём, подспудно демонстрируя чудеса выдержки и самообладания.

— Папаша тебя избаловал, любовь моя, — сверкнув чёрными глазами, испанец распустил завязки штанов. — Чертовски избаловал. Дьявольски!

О, эта «любовь моя» дурманила слаще любых ласк. На языке людей с побережья «хотеть» и «любить» выражалось одним словом, но, милостивый Тлалок, как же теперь хотелось признания…

Когда Эстебан избавился от остатков одежды, когда швырнул куда-то в сторону мокрые тряпки, Иш-Чель снова прильнула к нему. Провела рукой по перевитым канатам мышц, коснулась курчавой поросли и попыталась сомкнуть пальцы у основания члена. Твёрдого, текучего, восхитительного…

Испанец остановил её. Хладнокровно. Так, что Иш-Чель капризно пискнула и едва не топнула ногой от досады.

— Не торопи меня, ангел мой, — шепнул он. — Всё равно не продержусь долго.

Эстебан поднял её на руки, как будто она совсем ничего не весила. Целуя, уложил на мягкую листву у края сенота. Лаская, исследовал её, как карту. Запоминал тайные тропы к самым чувствительным местам, примечал, когда она подавалась ближе, стонала слаще и тёрлась, как кошка, забыв об остатках стыда.

Шёлковая головка его члена скользила вдоль её набухших от желания лепестков. Тланчана развела ноги, положила руки ему на задницу, чуть надавила и он, наконец, вошёл в неё. Заполнил сладко и плотно, медленно задвигал бёдрами.

Он любил её в неспешном ритме, мучительно томил, сплавлял воедино в нежном огне его ласк.

Похоже, Эстебан был из тех мужчин, что наслаждались стонами любимой женщины, но себе не позволяли не единого возгласа. Считали слабостью. Одаривали жарким дыханием, но в ответ не издавали ни звука.

Иш-Чель бесстыдно вскидывала бёдра навстречу, извивалась и поскуливала. Ей требовалось совсем ничтожно, совсем малость, чтобы утолить желание. Она зажмурилась, вонзила ногти в его крепкие ягодицы и через мгновение отдалась во власть сладкой ритмичной пульсации внизу живота. Следом за ней не выдержал и Эстебан. Забылся, задал бешеный темп. Через несколько ударов резко вышел, задвигал рукой на члене и, зашипев, излился ей на живот.

Испанец лениво наблюдал, как спускалась тланчана с понтона в подземное озеро. Как шла неуклюже, словно во хмелю, как едва не поскользнулась на ровном месте. Чего лукавить? Некоторая причастность к этому её состоянию Эстебану очень льстила.

Но ему самому было мало.

Он только что нашёл дорогу в Эдемов сад, откусил кусок райского яблока и… не распробовал! Хотел ещё, и ещё, и ещё, пока не свихнётся на этой сумасбродной русалке окончательно. Если уже не свихнулся.

Он же совсем не думал о себе самом. Сегодня блаженный сад, а завтра темница? Казнь? Или ему теперь полагалась вендетта, кровная месть за посягательство на честь благородной особы?