Книга Посткарантин, страница 114 – Злата Косолапова

– Всех продал?

Вебер осклабился, глядя на Бориса Валерьевича. Тот цокнул языком, как‑то даже немного с разочарованием. Его задело.

– Всех, дружище, всех, – скрывая раздражение, отпарировал Войтко. – Не волнуйся.

К нему подошли два его головореза, и Борис Валерьевич велел им вести Сеньку с Вебером в бараки. Последних подняли с лавки. Их уже уводили, когда Вебер обернулся, чтобы посмотреть на Войтко. Тот стоял, сложив руки на груди, и провожал его взглядом.

– Только вот одна поправка… не дружище я тебе, Войтко, – тихо, но чётко сказал Вебер. – Хотя, знаешь, будь я сейчас и с развязаннымируками, то даже бы по морде тебе не вжарил, честно слово. Хотя и надо было бы, но не вжарил бы.

– Отчего же это? – рыкнул Войтко, гневно насупившись.

– От того, что жалко мне тебя. Рука скорее бы уж на бабу поднялась, чем на тебя.

Войтко молчал. Кривился от гнева, жевал губы. Чему это поможет? Уж точно не скроет правды – люди те, кто они есть.

Закрытыми бараками оказались огромные клетки, самодельные, но надежные, сделанные из остатков уличных заборов и досок, крепко‑накрепко сколоченных между собой. Находились эти бараки недалеко от станции в заваленном туннеле. Не убежишь, в общем, если только ты не землекоп.

В этих бараках, как Вебера уже успели просветить, содержались либо самые опасные рабы, которые были слишком опытными и изобретательными бойцами или авантюристами, способными сбежать, либо просто очень ценные рабы, на которых были заключены крупные сделки.

Вебер и Сенька относились и к первому, и ко второму пункту. В общем, двух зайцев одной пулей.

В закрытых бараках, куда их привели, было просто ужасно. Темные тряпки, куски прожженных простыней или неаккуратно скрепленная нитями плотная ткань закрывали клетки, делая их темными комнатами. Это было сделано для того, чтобы рабы не могли контактировать друг с другом и с охраной, мало ли что.

Их с Сенькой забросили в одну камеру. Свободных мест было не так много, а беды для работорговцев их тандем не предвещал. Впрочем, действительно не предвещал, потому что вещи у Вебера отобрали, а у Сеньки их и в помине не было. В общем, оба они остались ровным счётом ни с чем.

Вебер предположить не мог, как было в других камерах, но в их с Сенькой было просто ужасно – до отвращения грязно, душно, к тому же тесно.

Помимо вони ощущался запах сигаретного дыма и чего‑то хвойного.

Держась подальше от гнутых ведер в дальнем углу, Вебер подобрался поближе к единственному источнику света в камере – старому керосиновому фонарю, заляпанному, полуразбитому, но дающему хоть какой‑то свет.

Через небольшие прорези в простыне в тоннеле почти ничего видно не было, лишь периодически мелькающие отблески кострового пламени, свет фонарика и рассеянный свет от луча ближайшего из прожекторов. Вокруг да около, между рабскими бараками и позади них прохаживались работорговцы, чаще молчали, иногда обменивались шутками или занимались тупым бубнежом.

Рабы то выли, то пели, то рыдали в своих бараках. Их вопли приводили Сеньку в ужас, а Вебера вгоняли в тоску. Мальчишка, оказавшись в камере, сел напротив Саши и почти сразу сжался в комок. Вебер же уселся на старую, проеденную молью куртку, служащую подстилкой, и теперь смотрел на огонёк, прыгающий в фонаре.

Говорят, что иногда на душеу людей кошки скребут. У него на душе сейчас скребли не кошки, а кто‑то наподобие ястровых.