Книга Год Дракона, страница 133 – Вадим Давыдов

– О, это одно из самых странных еврейских свойств, пани Елена, – опять усмехнулся Майзель. – Многие приходят от этого в настоящее бешенство. Лучшие из нас – лучшие граждане страны, в которой выпала судьба жить. Лучше, чем многие её подданные от рождения. Мы вовсе не притворяемся вами, – мы пропускаем – через себя, через душу, – всё, что видим вокруг. И язык, и стихи, и женщин, – всё.Так мы становимся вами, и невозможно нас с этим разнять. Правда, можно убить.

– К чёрту ваш висельный юмор, – свирепо перебила Елена. – Я хочу понять, и не смейте хихикать!

– Я верю, – Майзель прикрыл веки и покачал головой. – Как тебе объяснить? Я не приехал, пани Елена. Я вернулся. В страну, которая снилась мне с детства. В город, которым я бредил. На Майзлову уличку. На Староместскую площадь. К Карлову мосту и Оленьему рву.

– Я прошу объяснить, – Елена смотрела на Майзеля, и ноздри её трепетали. – Объяснить. Почему? Почему?!

– Наверное, я тебе расскажу, – посмотрел на неё Майзель. – Но не сейчас. Сейчас – не могу. Пожалуйста, – не требуй от меня этого прямо сейчас.

– Вы обещали мне историю.

– Обещал, – кивнул Майзель. – Ты её услышишь. Я не знаю, что ты станешь с ней делать. Впрочем, меня это и не должно интересовать. Но сейчас я отвезу тебя домой, даже если ты примешься лягаться.

– Нет, – хмыкнула Елена, – на это у меня точно уже не осталось сил. Тем более, завтра опять вставать в пять часов!

Едва сойдя с трапа самолёта, прибывшего рейсом из Буэнос-Айреса, Кречманн набрал номер пани Ирены и безапелляционно заявил:

– Я еду к вам. Немедленно.

– Жду вас, Юрген, – тотчас откликнулась Ирена, и ему показалось, будто в голосе её слышится облегчение.

* * *

Глаза Кречманна лихорадочно блестели, а сам он буквально трясся от негодования:

– Это немыслимо! Невозможно! Вы не понимаете, дорогая Ирене, вам, к счастью, незнакомо это чувство! Я никогда не разделял дурацкой идеи, будто все немцы должны непременно и вечно испытывать чувство вины перед человечеством – в конце концов, я и родился-то через добрый десяток лет после окончания войны! Но это… Это!

– Юрген, прошу вас, успокойтесь, – Ирена покачала головой и посмотрела на адвоката с состраданием. – Бедняжка. Что же вы там такое увидели?!

– Вы не понимаете, – прошипел Кречманн. – Эти… Эти… Призраки! Они поют народные песни, – а потом вскакивают и орут «Зиг хайль!» Под флагами со свастикой! А рядом с ними сидят арабы в своих клетчатых платочках, важно кивают и радостно улыбаются! Что это?! Что это, я вас спрашиваю?!

– А зачем вы вообще туда отправились? – недоумевая, окинула его взглядом Ирена.

– Зачем?! Я вам сейчас объясню! – продолжал бесноваться Кречманн. – Я человек, – я хочу жить, не покрываясь липким потом от страха ежесекундно! Я немец, чёрт подери, – я хочу гордиться своей страной, её историей, но не могу! Пока эта мерзость топчет землю – неважно, где – не могу! Эти убийцы, эти преступники, – они ничего не поняли и ничему не научились! Их дети, внуки – они все заражены! Это нужно прекратить сию же минуту! Вы меня слышите?!

– Да успокойтесь же, наконец, – повысила голос Ружкова. – Напрасно вы туда полезли. У них серьёзная контрразведка, они могли вас вычислить. И ещё могут.

– Вы должны немедленно, – слышите, немедленно! – предъявить Аргентине ультиматум, – дрожа, произнёс Кречманн. – Потребовать от них сейчас же прекратить это безобразие. Силой! Силой!