Книга Искательница бед и приключений, страница 7 – Варвара Корсарова

Первые полчаса я сдерживалась. Отвечала вежливо, хоть и скрипела зубами.

Потом начала сбиваться, путаться. Иверс был безжалостен. Он играл со мной, как кот с мышью. Он разнес мою работу в пух и прах.

Когда после моих неудачных ответов в аудиторииначали открыто хохотать, гнев застил глаза багровой пеленой. Холодный взгляд Иверса и его язвительный тон приводили в бешенство.

Ладно, пусть моя работа и не была оригинальной, но подобного отношения не заслуживала. Поведение магистра было возмутительным!

Детонатором стала заключительная речь Иверса, где и прозвучали те слова: «пустоголовая недоучка, возомнившая себя историком». А еще: «плохо замаскированный плагиат», «выдумки вместо фактов» и «не работа, а куча словесного навоза».

Вот тогда-то меня и сорвало. В благодарственной речи я высказала магистру все, что о нем думала.

Слово за слово, и мы сцепились с Иверсом в ядовитой перепалке.

Позднее я сгорала от стыда. Несмотря на южный темперамент, я человек сдержанный, не люблю обижать людей, даже когда со мной поступают несправедливо.

Но в тот момент... О, я чувствовала не только злость и обиду. Я ликовала, когда ставила Иверса на место!

Я расплачивалась с ним за все. За презрительные взгляды сокурсников, когда они узнавали, что я афарка. За чванливую снисходительность столичных жителей, за то, что меня считали вторым сортом, за грубости и прозвища.

Все это я видела в холодных глазах Иверса и слышала в его голосе.

Когда я только начала ему возражать, магистр удивился и даже улыбнулся с предвкушением. Его позабавило, что кто-то осмелился дать ему отпор его же оружием. Но потом он втоптал в грязь мое самолюбие, как боевой слон!

И да, в пиковый момент моя рука сама потянулась к тяжелой чернильнице. Научный руководитель успел убрать ее, а то полетела бы она в голову Иверсу.

Надо сказать, некоторые члены комиссии посматривали на меня одобрительно. Потому что Иверс давно напрашивался на подобное.

Скандал замяли.

Меня вывели из аудитории, напоили водой, строго пожурили.

Работу мою после разгромной оценки Иверса засчитать не могли. Пришлось задержаться в Академии еще на полгода и дополнительно заплатить за право повторной защиты – на которой я получила жалкие три балла. После чего кафедра вежливо дала мне от ворот поворот. Путь в аспирантуру оказался закрыт. Музей не захотел иметь со мной дела.

Я обрушила на голову Иверса самые страшные проклятия моей бабушки! Сработай они, у магистра вылезли бы все волосы, зубы раскрошились, зато отросли бы копыта и ослиный хвост.

Но, судяпо всему, у древних проклятий истек срок годности. Иверс благоденствовал, стал профессором и членом-корреспондентом, находился в отличной физической форме и всячески преуспевал. Время от времени я встречала его имя в журнальных статьях и знала о его успехах.

Мне все же повезло. Два года назад в поисках работы я встретила Абеле Молинаро, бывшего владельца крупной антикварной фирмы. Именно ему мой отец некогда продал тот золотой браслет эпохи царицы Нубис.

Абеле давно ушел в отставку, передав управление фирмой племяннику, но продолжал пополнять частную коллекцию и вести обширную переписку. Ему требовался ассистент с проживанием, и он предложил эту должность мне.

Платил он немного, но дал не только интересную работу, но и крышу над головой, и относился ко мне почти по-родственному. Да еще пообещал пристроить в музей Зильбера, когда в моих услугах отпадет нужда.