Книга Эхо Равилона, страница 119 – Марина Суржевская

Впрочем, сейчас это уже неважно, и вряд ли я когда-нибудь узнаю, как все обстояло на самом деле.

Сейчас гораздо важнее настоящее. И умирающий город.

Или уже мертвый? Равилон погиб много лет назад, может, то, что я вижу – лишь иллюзия? Мираж в пустыне?

Мимо террасы пролетела гигантская птица, Иерофан в седле махнул мне рукой. Золотая маска надежно защищала его лицо от солнца и ветра, но я уже научилась отличать парня от остальных. Белое крыло размером с парус чиркнуло совсем близко, поток воздуха ударил, едва не сбив с ног. Я показала наезднику кулак и услышала уносимый ветром смех. Когда сонцеглазый позволял себе отпустить излишнюю серьезность, он превращался в обычного двадцатилетнего парня – жизнерадостного и бесшабашного. Правда, случалось это слишком редко. Груз ответственности и гнет надвигающейся катастрофы превратил даже молодых эмиров в суровых и неулыбчивых воинов.

Тело Иерофана выпало из седла и рухнуло вниз. Но я лишь фыркнула, нисколько не испугавшись. И правильно: почти у самой земли по телу парня прокатился блик и за спиной раскрылись золотые крылья. Сильный рывок – и Иерофан взмыл в небо, догоняя улетающую птицу, оставшуюся без седока.

– Выпендрежник, –буркнула я.

Золотые узоры, покрывающие тело эмира, были вовсе не украшением, а вросшим под кожу доспехом, который трансформировался, создавая не только броню, но и крылья.

Еще две птицы упали с неба. В двойном седле первого я разглядела рыжую косу Джемы, всадник за ее спиной лишь направлял, одобрительно улыбаясь. Уже после первого полета Ржаник признали прирожденной наездницей. Девушка сияла, рассказывая об этом, я тогда пробормотала что-то насчет «невыносимого обаяния рыжих», но не смогла сдержать улыбки и гордости за подругу.

Вторая птица несла Юстиса. Ему управление не доверяли, принц порой терял связь со своим временным телом, а небо не прощает слабых рук и ошибок. Впрочем, принц и не рвался на переднее место.

За прошедшие дни я почти не видела своих спутников, их захватили красоты и диковины Оазиса, которые им с гордостью демонстрировали Иерофан и его младшая сестра Офелия.

Я же была занята на бесконечных переговорах с Советом эмиров. Снова и снова я рассказывала свою историю, упуская личные подробности. Правители Оазиса желали знать все о разрушителе. Я поведала то, что смогла, и выдвинула условия, после которых Совет взял паузу на обдумывание.

Эта пауза затянулась. Иерофан звал поплавать в подземном озере или покататься на выведенных птицах – рухах, но я отказалась. Мне было о чем подумать. Оазис подарил передышку, короткую безопасность и отдых. Я была за них благодарна, и в то же время… я злилась на это бездействие. Сражение, плен, выживание в песках – все это прогоняло мысли об Августе, а сейчас я осталась с ними наедине. И эти мысли изводили меня. А более всего то, что рассказала Латиза. Ее слова жгли мой разум, я пыталась забыть их, уже не понимая, что на самом деле чувствую. Горечь? Злость? Страх?

«Мы отказались от Возвышения – как тогда назывался ритуал по нескольким причинам. Про моральные аспекты, неприемлемые для нашего общества, я уже упоминала. Но есть еще один фактор. Ритуал кровавого котла безвозвратно меняет разум, тело и Дух. Человек, прошедший Возвышение, в буквальном смысле умирает и рождается заново. Старые связи рвутся, создается нечто новое. Но в котле остается не только кровь, там тонет прошлая личность Совершенного. Его привязанности, чувства, эмоции. Совершенный теряет их, они отмирают и осыпаются, подобно листьям дерева перед долгойзимой. Разум Совершенного становится ясным и четким, тело – сильным и выносливым, преумножаются таланты и способности. А чувства стираются и исчезают. Сначала это кажется незаметным, но со временем Совершенные осознают, что больше не любят тех, кого любили раньше. Что больше они никого не любят. Их жизнью становится только расчет и логика, бесчувственное существование, растянутое на долгие десятилетия».