Онлайн книга «Выбор»
|
Вот теперь Фёдору и все понятно было, и ругаться не хотелось. Пусть бабка ее и дальше так хорошо охраняет, не от него, конечно, он-то в будущем муж Устиньин, законный, но… пусть пока постережет. – А пройти посидеть с ней рядом можно? Агафья головой сурово качнула: – Уж прости, царевич, хочешь – казнить меня вели на месте, а не пропущу. Ты ж не усидишь, знаю я вас, молодых-горячих, начнешь ее за руки хватать али поцеловать попытаешься. Уши у Фёдора краснели медленно, но неотвратимо. – Это… Угадала Агафья без всякого зеркала волшебного и дара предвидения, да и чего тут угадывать, не первый такой дурачок на нее смотрит, авось и не последний? – Вот. А ее будить сейчас никакнельзя. Понимаешь? Совсем никак, не то хуже потом будет! Фёдор только вздохнул, еще раз посмотрел в щелочку на Устинью. Девушка лежала на боку, подложив руки под голову, коса длинная на пол спадала, на личике выражения менялись. Вот увидела что-то плохое, нахмурилась, шевельнулась, потом лоб разгладился, на губки улыбка набежала, и вся она такая стала, на ангела похожая… Только облизываться и осталось. – Ты ее постереги, бабка. Серебряный рубль Агафья с достоинством приняла, даже поклонилась. – Ты уж прости, царевич, когда не так сказала чего, а только девочку я защищать буду. Фёдор и не возражал. Гнев улегся. Но в Разбойный приказ он еще съездит, разъяснит там у боярина Репьева. Пусть объяснит, как у него тати по столице бегают невозбранно? А?! * * * День прошел, хлопотами наполненный, вечер уж наступил, когда Устинья глаза открыла, потянулась. Агафья тут же рядом оказалась, на внучку поглядела пристально. Вроде и обошлось? – Устенька, очнись, внученька… – Бабушка? Агафья Пантелеевна внучке лоб пощупала. – Нет у тебя горячки, хорошо это. – Нет… С чего горячка? – Не помнишь ты ничего? Устя? Тут-то Устинья и вспомнила. И татя, и огонь черный, и действия свои, и застонала в голос, не сдерживаясь уже: – Ох-х-х! – Считай, вечер уже! Почти сутки ты без сознания лежишь, и я тебя добудиться не могла. Уж и царевич приезжал, и из Разбойного приказа людишки наведывались. Боялась я, не опамятуешься ты до завтра, а ежели б горячка началась, то и вовсе надолго это. – Завтра? Ах да, завтра же на отбор ехать… – Сил ты много потеряла, внучка. Расскажешь, что случилось? – Не слушает нас никто? Нет рядом ничьих ушей? Агафья на всякий случай дверь проверила, засов задвинула, к правнучке подсела. – Тихо-тихо говори, Устенька. Устя и рассказала. И о страхе своем безумном. И о том, как огонь в ней вспыхнул. И как упал к ее ногам тать… Она уж потом сообразила нож в него воткнуть, опосля кричать о помощи. Ежели б не нашли в нем ничего, заподозрили б неладное. Агафья слушала, вздыхала, потом Устю по голове погладила: – Все ты верно сделала. Не казни себя. – И не собиралась я казниться да каяться, и на исповеди не упомяну, не в чем мне плакаться. Не жалко мне татя, не понимаю я, как и что сделала. – Неужто не задумывалась ты? Лекарство и яд – суть одно и то же. Кто лечить умеет, тому иубить под силу. И… в то же время не можем мы этого сделать. – Почему? – Потому что в глазах Матушки каждая жизнь – ценность. Мы ее оберегать созданы, а не лишать, лелеять, не карать. – А вот так, как я? – Потому и слегла ты. Выплеснула всю силу в едином порыве… Когда б Матушка тебе свой знак не дала, когда б не ее благоволение, ты и умереть могла бы. |