Онлайн книга «Возвращение»
|
Макарий поклонился. Лучше, чем ничего. Эх, тяжко с Борисом Иоанновичем. Вот отец его, Иоанн Михайлович, совсем другого нрава государь был. Терпеливый, кроткий даже, богобоязненный. При нем-то на службу не прийти грехом было! А сейчас распустились бояре. Нет им примера, нет окорота! В храмы не ходят, не подают, не жертвуют… непорядок! Мысль о том, что войско накормлено-напоено-одето, заставы в порядке, флот строится, реформы идут и много чего другого делается, хоть бы и те же дороги, Макарий от себя гнал, как вредную. Ему-то с того ничего не перепадет – ну и в чем смысл? Ладно. Хоть в монастырь государь съездит, все дело… * * * Молитва… Многое скрыто в этом слове. Устя молилась как положено – утром. Потом еще перед каждой трапезой. И перед сном. Полагалось бы еще молиться перед каждым делом и по его окончании, но кто сказал такое, явно не занимался хозяйственными делами! Или дел у него было не так много. Вот уход за больным человеком – дело? Безусловно! Одно, крупное, состоящее из множества мелких. Тут и грязь вынести, и покормить, и перевернуть, и водой обтереть – и каждый раз молиться? Так, считай, весь день и проходишь, бормоча под носмолитвы. За безумную примут! Так что весь день Устя не молилась. В крестовую комнату приходила, как положено, на колени становилась. А по воскресным дням отправлялись они всей семьей к заутрене в храм [22]. Даже сейчас, когда батюшка уехал в имение, матушка им приказывала собираться. Нельзя же пропустить богослужение! Никак нельзя! Вот Устя и собиралась. Осень. Холодно. Но в храме будет жарко. Так что сарафан был тяжелый и расшитый золотом, чтобы показать достаток семьи. Рубаха легкая, душегрею несложно расстегнуть. Повязка на голову расшита жемчугом, Устя лично расшивала, в косу вплели синюю с золотом ленту. Вид получился праздничный. Аксинья оделась поярче, во все красное с золотом, а Устя предпочла синий цвет. Боярыня оглядела дочек и осталась довольна. Приказала двоим холопам сопровождать их и пошла вперед. Против храма и супруг не возражал. Бабе туда ходить и можно, и нужно. Устя шла молча, опустив глаза в землю. Не нравился ей визит лекаря. И Фёдор не нравился. И все происходящее. Неуж опять… то же самое? В то же… отхожее место? Чтобы еще резче не сказать? А как быть, если посватаются к ней для царевича? Али на отбор позовут? Думать об этом не хотелось и по сторонам смотреть тоже. Тьфу, пакость! И почему как не хочешь, так и лезут в голову злые мысли? Жужжат, что те осы, кусаются, а меда от них и не дождаться. Только боль и отчаяние… Мрачной была и Аксинья. После вчерашнего получила она от матери трепку. И за косу ее оттаскали, и за ухо, которое сейчас прикрывала широкая лента. И выговорили еще, что не умеет она себя вести как боярышня, хоть у сестры бы поучилась. Та стоит чинно, говорит ровно и степенно, разумно и понятно. Не мчится в припадке любопытства, как девка дворовая, бестолковая, вот на нее и лекарь боярский, иноземный, с уважением смотрит. Это уж промолчать про няньку, которую Устя одна выхаживает. Аксинья хоть раз воды принесла? Хоть чем помогла? И не надо врать родимой матери, а то она розгу-то обчистит! То-то и оно. Весь ум старшей дочери достался, Аксинье коса осталась. Да и та общипанная. Вот и дулась младшая боярышня, вот и шла в храм Божий нехотя. |