Онлайн книга «Предназначение»
|
– Зачать может, наверное. А только или плод мертвый будет, или скинешь ты его – не получится от него родить. Сам по себе с девками он быть может, а вот род свой продолжить не сможет он. – Только после ритуала ребенок живой от него появится? – Более того, даже проведет для него кто ритуал, ребенка его выносить будет очень тяжко. Тут права ты – женщина нужна будет с сильной кровью, а рядом с ним две таких, ты и Аксинья… Устя кивнула. Почему-то так она и думала. – А боярин Утятьев что? – Дочь его не видела я, а боярин человек самый обычный. Нет в нем никакой силы, ни спящей, ни в крови растворенной, ничего от него ждать не надобно. Не знаю, за что они титул получили, но причин может быть множество, чего уж сейчас разбираться, старые кости тревожить? Устя кивнула задумчиво. Значит, Анфиса Утятьева Федору не подошла. Да и так понятно, была б в ней хоть кроха силы, Федора бы в такой приступ не сорвало. Памятна Устинье была та ее жизнь, черная, в которой приходил к ней Федор, клал на колени голову, и надо было его обнимать и гладить. Ей после такого завсегда тошно становилось, а он уходил, как водицы живой напившись, сил насосавшийся… клоп гадкий! И приступов у него опосля не было, что верно, то верно. Когда он уезжал надолго – случались, а рядом с Устей – нет. – Бабушка, вернулся ли Божедар? – Вернулся, Устенька. – Попроси его, пожалуйста, пусть узнают все возможное про мать Любавы. Чует мое сердце, неладно там… вроде бы и ясно все: вот Любава, вот брат ее, но кажется мне, что мало узнали мы. Слишком мало. Расспросили слуг боярских и успокоились, а ведь и до замужества была у нее жизнь? Мало ли кто был в той жизни? Чутью Устиньи Агафья доверилась. – Хорошо, все узнаем, дитятко. А покамест – завтра бы день пережить. Устя кивнула. – Бабушка, еще одно. О Пронских узнайте, что только возможно. О боярыне Пронской. – Степаниде? – Нет, о молодой боярыне. Не знаю, как зовут ее, а только кажется мне, что и она как-то тут связана. Ты к ней не приглядывалась? – Даже и не подумала, на Любаву смотрела, на Федора, некогда мне по сторонам глазеть было. Так, взором прошлась… Ты думаешь, с ней неладно – или в ней? – Не знаю я, что и думать. Не нравится она мне, а что неладно – не знаю я. – Хорошо, Устя, расспросим да и знать тебе дадим. Покамест же осторожнее будь, вдвое, втрое. Завтра у тебя врагов вшестеро прибавится, вдесятеро. Устинья это и так знала. Но ради Бориса – пусть враги прибавляются! Она их всех похоронит! * * * Аксинья и свадьбу-то свою запомнила плохо. Когда б сказали ей, что всему виной капелька дурманного зелья, кое подлила ей царица Любава, так и не поверила бы. Но и зелье было, и смотрела она на все, ровно через толстое стекло. И даже когда они с Федором вдвоем остались, не испугалась она ничего, словно не с ней, с кем-то другим все происходило. На ком-то другом платье рвали, рыча от злости, с кого-то другого рубашка в угол улетела, и потолок над кем-то другим поплыл, и почти не больно даже, просто подушка почему-то горячая и мокрая, как и ее щека… И Федор, получив свое, отстраняется, довольно падает рядом и тут же засыпает. Аксинья – не Устинья, но похожи две сестры, в полусумраке спальни, в зыбком пламени свечей, что одна, что вторая – почти едино ему. Главное – кровь, одинаковая у обеих девушек. |