Книга Непреодолимое желание влюбиться в своего врага, страница 171 – Бриджитт Найтли

– Я заинтригован.

– Я не стану указывать, в какое отверстие вам стоит запихать свое любопытство. Перестаньте совать нос не в свое дело, или я начну делать то же самое.

– Мне нечего скрывать, – ответил Озрик.

– Неужели? Вам ни разу не разбивали сердце?

– У меня же нет сердца, – сказал Озрик. – Я в полной безопасности.

Фейрим сделала глоток из бокала. Дотронулась до шеи, стиснув зубы:

– Мудрое решение.

– Что произошло между вами и идеальным Эйданом? – спросил Озрик. Прежде чем Фейрим успела фыркнуть на него, он сделал широкий приглашающий жест, указывая на себя. – И да, вы тоже можете совать нос, куда пожелаете. И даже начать первой.

– Неужели? Как вы добры.

– Спрашивайте обо всем, о чем пожелаете.

– О чем угодно?

– О чем угодно.

Фейрим задумалась над тем, что хотела бы спросить, поглаживая ножку бокала одним пальцем. Озрик приготовился обсуждать детали своих самых скандальных романов и при этом сделать акцент на том, какой он искусный любовник.

Но Фейрим спросила:

– Почему вы убили своего отца?

Не так Озрик представлял себе этот разговор.

– Я рассчитывал, что мы будем разговаривать только о бывших.

– Вы же сказали, что можно спрашивать о чем угодно, – напомнила Фейрим, будто Озрик и так не осознал – внезапно и остро, – что совершил стратегическую ошибку. – Но нам не обязательно продолжать этот разговор. Мы можем отказаться совать нос в прошлое друг друга – по взаимному согласию.

– Мой отец был ублюдком, – ответил Озрик.

– В каком из возможныхсмыслов этого слова? – уточнила Фейрим.

– В переносном. А я – в буквальном.

Фейрим и бровью не повела. Он дал ей возможность сказать, что ему идеально подошли бы оба значения этого слова, но она промолчала.

– Мой отец, из знатного рода Мордантов, отказался жениться на моей матери, когда та забеременела. Сказал, что я не его ребенок. Ее семья – джентри^[105]из Уэссекса – от нее отказалась. Мы прозябали в нищете, пока отец каждую ночь напивался в одной из тридцати комнат Роузфелла. Самая последняя его служанка получала больше еды каждый день, чем ели мы с матерью целую неделю. Экономка тайком приносила нам еду в свои выходные.

– Миссис Парсон? – спросила Фейрим.

– Да. Раз в несколько лет моя мать приводила меня к отцу и просила признать меня своим сыном – он так этого и не сделал, хоть с возрастом я и стал его точной копией, – и дать нам хотя бы несколько монет. Денег он давал, но бил нас обоих. В последний раз, когда он поднял на нас руку, я уже стал учеником Тристании. Он этого не знал. Матери я тоже об этом не говорил. Я еще не дорос ни до Знака, ни до клинка из блейка, но держать в руках нож уже умел. Он швырнул мою мать в стену. Схватил меня за горло, а я схватил его. Мать так и не пришла в себя. Отец погиб от моей руки. Мне тогда было четырнадцать.

Фейрим долго молчала и рассматривала Озрика:

– Что ж, я не думала, что у этой истории будет счастливый конец.

– Как по-вашему, трагедия моего детства может служить искуплением моих грехов?

– Объяснение не равняется оправданию.

Классика. Фейрим, как всегда, рациональна.

– Но конец у этой истории счастливый. Сейчас я счастлив.

– Ваша бедная мать.

– Отомщена и не забыта.

– Теперь я понимаю, почему некоторые из ваших шрамов такие старые, – сказала Фейрим. – Настолько старые, что могли появиться только до того, как вы начали свой профессиональный путь.