Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 10 – Нана Кас, Мари Кир

— Вы выглядите… значительно лучше, — наконец произнёс он.

Пытаюсь изобразить на своих губах нечто, похожее на улыбку, но чувствую, как лицо сводитжалкая, натянутая гримаса. Я сжимаю пальцы, спрятанные в складках бархатного платья, в обессиленные кулаки.

Мужчина застыл в дверях, и его молчание казалось громче любого крика. Понимаю, я должна что-то сказать, сделать жест. Но разум пуст, а тело сковал страх. Все правила этикета, почерпнутые из романов, растворились в панике. Я просто сижу, сжимая в потных ладонях бархат юбки, и смотрю на него, как загипнотизированная птица на змею.

— Я вернулся убедиться, что вы подкрепились, — нарушает тягостную паузу Киллиан. Он обводит комнату взглядом и смотрит на поднос с почти пустой тарелкой. — Марфа, принеси нам вина.

Горничные тут же исчезают, прикрыв за собой дверь. Воздух в комнате становится невыносимо плотным. Он делает шаг вперёд, и я невольно отшатываюсь, вжимаясь в спинку стула.

Его лицо мгновенно искажается. Не гневом, а чем-то уязвимым, словно я нечаянно дотронулась до открытой раны. Он замирает на месте.

— Вы меня боитесь? — тихо спрашивает он с усталым недоумением.

Прямой вопрос повергает в ступор. Что я могла ответить? «Да, потому что в будущем вы убьёте женщину, в чьём теле я сейчас нахожусь»? Открываю рот, но вместо слов вырывается лишь сдавленный звук. Паника, которую с трудом сдерживала, поднимается болезненным комом в горле. По спине бегут мурашки, а руки леденеют.

— Я не… — пытаюсь сглотнуть, но во рту пересохло. — Просто голова… всё ещё кружится…

Комната и правда начинает медленно плыть, окрашиваясь в серые размытые пятна.

А в тёмных глазах Киллиана что-то меняется. Исчезает отстранённость, появляется настороженная тревога. Он смотрит так, будто я сложная рукопись на незнакомом языке.

— Странно, — тихо говорит он. — Обычно после… недомоганий… вы требуете немедленно прислать парикмахера и портного с изысканными тканями.

Его слова рисуют безжалостный портрет женщины, абсолютно непохожей на меня. Легкомысленной и капризной. Любое моё неверное движение выдаст самозванку и разобьёт хрупкий лёд его доверия.

Человек же не может полностью измениться после потери памяти?

Развернуть ситуацию не вышло. Возвращается Марфа с подносом, звенящим хрусталём. Киллиана словно отбрасывает невидимой силой, и он отступает к окну, пропуская её. Его неприступная спина обращена ко мне. Он смотрит на улицу, залитую скупым светом, нокожей я чувствую, всё его внимание приковано ко мне.

Беру бокал, рука дрожит так, что тонкий хрусталь издаёт звенящий скрежет, и делаю глоток. Тёплое, пряное вино обжигает горло, но не может растопить ледяное оцепенение внутри.

И тут меня осеняет самая страшная догадка. Главная угроза не возможная смерть в будущем, а то, что я нахожусь в теле женщины, чьи мысли мне неведомы. А Киллиан, самый проницательный свидетель этого преступления, должно быть, знает каждую её улыбку и капризную нотку в голосе.

Он оборачивается резко, словно почувствовав тяжесть моих мыслей.

— Не смею вас больше беспокоить.

На этот раз его баритон звучит безучастно. Он коротко кивает Марфе и выходит из комнаты, не оглядываясь. А я сжимаю в ладони охладевший бокал с недопитым вином, не в силах издать ни звука.

После ухода Киллиана комната, наполненная гнетущим молчанием, будто выдохнула. Но облегчения не наступило. Я сижу, вцепившись в подлокотники кресла, и прислушиваюсь к шагам в коридоре. Они удаляются мерно, словно отбиваемые метрономом. Ничего в нём не выдавало взволнованного человека. Но что я вообще знаю о преступниках? В моей реальности самым страшным злодеем был пьяный однокурсник, пытавшийся стащить с меня очки.