Книга Проклятая попаданка серебряной совы, страница 74 – Нана Кас, Мари Кир

Виктор приподнимается на локте. Он не смотрит на свои возможные травмы, взгляд прикован к существу на балконе. Лицо офицера покрыто грязью, в углу рта блестит тёмная полоска крови, но в глазах нет страха. Ни тени. Там горит непоколебимость, отлитая в раскалённую сталь.

Он сжимает мою руку в своей. Пальцы Виктора холодные, но хватка железная, не позволяющая сомневаться.

— Она не меняется, — хрипло говорит он сквозь зубы, но в голосе слышится гул далёкой битвы, эхо сражений. — Она всё такая же, как была. Как будет. Но я… — Виктор поворачивает голову ко мне, и во взгляде появляется искра чего-то нового, какого-то страшного обета. — Я сражусь с ней. Снова. И на этот раз не в одиночку.

Он подтягивает меня ближе, помогая сесть, и рёбра пронзает боль, но я стискиваю зубы.

Лицо Виктора теперь в сантиметрах от моего. Он смотрит на меня так пристально, будто пытается запечатлеть каждую черту, вложить в меня свою волю.

— Знай, Лидия, — он шепчет так тихо, что слова едва долетают до меня сквозь шум в ушах, они предназначены только для этого момента между падением и новой схваткой. — Я с тобой. До самого конца.

Потом его взгляд снова устремляется вверх, на расплывающуюся тень, и губы складываются в тонкую линию.

Он наклоняется ко мне ещё ближе, но я скорее чувствую, чем слышу его слова:

— На этот раз всё будет по-другому. Я обещаю.

И в этом шёпоте не надежда, а клятва. Приговор. Себе, тени, самомувремени.

Мы сидим на разбитой клумбе, истерзанные, испуганные, но связанные теперь не просто перемирием, а общей яростью и этой новой, страшной уверенностью, что зажглась в его глазах. Война объявлена. И отступать некуда. Впереди только тьма и его обещание, что на этот раз всё изменится.

Холод охотничьего домика въедается в кости глубже, чем ноябрьский ветер за его стенами. Виктор закутал меня в свой тёплый плащ, тяжёлый и пропахший дымом, но дрожь не отпускает, она исходит из самой сердцевины, из каждого пережитого за эту ночь ужаса. Ноги гудят, помня безумную скачку через сад, когда казалось, что чудовищная тень из окон вот-вот настигнет нас и втянет обратно в свою пасть.

Виктор привёл меня к тёмной низкой постройке на самом краю дикого леса. Домик старый, почерневшие брёвна, покосившаяся дверь, которую он высадил плечом. Внутри пахнет сыростью, плесенью и давно истлевшей шкурой какого-то зверя. Луна, пробравшись сквозь запылённое окно, выхватывает из мрака грубые лавки, пустой камин и заваленный хворост в углу. Безопасность здесь иллюзорна, но эти ветхие стены всё же отделяют нас от того кошмара, что остался в особняке.

Тяжело дыша, Виктор прислоняется спиной к двери. Его плечи поднимаются и опускаются в такт неровному дыханию. Он медленно сползает на землю, обхватывая голову руками, в его позе полное, сокрушительное опустошение.

Боль в моём теле была якорем, она кричала, что я жива. Но внутри бушевало нечто пострашнее физической травмы. Бессильная ярость. На него. На себя. На безумную вселенную, швырнувшую меня в эту мясорубку. Гнев клокотал, искажая реальность, заглушая даже примитивный страх.

Проходит время. Виктор усаживает меня на лавку у камина и с автоматической точностью разжигает огонь. Пламя вспыхивает, но его жар лишь отбрасывает насмешливые тени на его измождённое лицо. Он смотрит в огонь, пальцы медленно разминают запястье, которое, кажется, приняло на себя всю тяжесть моего падения.