Онлайн книга «Частная практика»
|
— Вечно она выдумает… понаслушается сказок и начинает переживать. Вот говорил же, что я её бабок разгоню. Теперь точно-то разгоню… нет, вот бы про хорошее чего рассказывали, а они всё страхи один другого жутчее. Звучало это вполне правдоподобно. И Гремиславу ещё подумалось, что такое тоже случается. А может, не в страхах дела, а в подозрениях почтенной купчихи, что муж её загулял… Бывает и это. Главное цел вон. Жив. И дочь его жива. Держит жениха за руку, робко так, изредка позволяя себе взглянуть. И краснеет от стыда и собственной смелости. А тот смотрит покровительственно. Только… — Вам во флигилёчке постелем, — спешит сказать жених. — Уж извините, иных гостевых покоев не осталось, но там, на отшибе, даже спокойней, чем в доме. Никто не потревожит. И Гремислав соглашается. Он собирался уехать ещё затемно, сразу, как убедился, что и купец, и дочь его, и прочие вполне себе живы. И деревня на месте. И в доме вон светло и чисто… Не было признаков. Не было и вот… Он бы уехал. Но это затянувшееся чаепитие. И ещё гроза, которая накатила внезапно, как оно бывает с грозами. — Я покажу, если позволишь, — говорит купеческая дочь и машет рукой, и на взмах этот к ней устремляются дворовые девки. И Гремиславу ещё думается, что строга барыня, если так дело поставила, что дворня и чужакам услужить спешит. Стоп. В дом его не пустили. И во флигель вели кружным путём. Знала тварь, что там, в доме, он бы почуял, насторожился. Ароматными травами запах нежити не перебить. А флигель вот долгопустым стоял. В нём убрались, и полы вымыли с ароматным уксусом, и на столе расставили восточные свечи. Он ещё подумал, зачем на случайного гостя тратится? Грозу вот слышал. Заснуть пытался. Но сон не шёл. Неспокойно было. Дар оказался умнее хозяина. И гроза ещё. Потом… Голова болит. Надо… надо выбираться. Тварь ударила. Не та, не Кукольник… кто ждал кукольника в таком тихом месте? И главное, признаков не было… не было признаков. …скрип. И дверь приотворяется. — Помоги, — шепчет тот, кто замер на пороге. — Помоги мне… На девице — белая рубашка в пол, полупрозрачная, не скрывающая очертаний сдобного тела. — Что случилось? — рука сама тянется к клинку. — Ты должен мне помочь… — девица переступает порог. Это ложь, что нежить не способна войти без приглашения. Ещё как способна. — Спасти… она меня погубит! Я знаю… папенька слушать не желает, но я-то знаю… они с сыночком сговорились. Папенька уедет, а я останусь. Она подходит ближе и ближе. И от неё остро пахнет теми же восточными притираниями. Тёплые руки ложатся на плечи. — Они мою кровь выпьют… эта упырица и сынок её… всю до капельки. Я узнала их тайну, — она шепчет губы в губы, и тогда, с дыханием её, приходит и осознание. — Хочешь, покажу? — Хочу, — Гремислав вбивает клинок в живот. Как той твари… …другой твари. И голова снова отзывается болью. Боль эта хватает судорогой за руку, сводит пальцы так, что нож в них застревает намертво. Девица же оседает без звука, тяжёлое, грузное тело, которое стремительно меняется прямо на глазах, становясь шире и больше, и тяжелее. Девичий стан расплывается, волосы становятся короче… На мгновенье всего. На одно лишь мгновенье, потому что в следующее девица становится снова собою, правда, более тощею, иссохшею даже. А в голове звучит: |