Книга Какао, Клаусы и контракты, страница 4 – Ава Торн

— Боже, что с тобой случилось? — пробормотала я, замечая свежую кровь на его левой задней ноге. — Такое ощущение, будто тебя засунули в блендер. Несколько раз.

Я расстегнула аптечку, двигаясь медленно и говоря тем спокойным, вроде как успокаивающим голосом, на который была способна.

— Здесь есть антисептик и бинты. Я знаю, что это не полноценная ветеринарная помощь, но лучше, чем ничего, правда?

У оленя дёрнулись уши, и мне даже показалось, что выражение его морды изменилось — будто бы он стал любопытным. Что, конечно, было абсурдом. У оленей нет выражений. У них два режима: «жую траву» и «в ужасе бегу».

Я устроилась возле его задней ноги, и меня накрыло осознание его размеров. Он мог бы разом снести мне все кости, если бы захотел. Я бросила взгляд на его бледные глаза — он смотрел прямо на меня, не мигая. Я медленно отвинтила крышку антисептика и подняла бутылочку над его ногой, готовая в любой момент брызнуть и убежать.

Он издал болезненный стон, но не шелохнулся. Похоже, он был куда слабее, чем мне казалось. Я говорила тихо и ровно:

— Знаешь, — продолжила я, аккуратно очищая рану, — с твоей белой шерстью и такими рогами ты вообще-то выглядишь так, будто должен тянуть сани Санты. Ты что, Рудольф в неудачный вечер? Подрался с другими оленями, потому что они не взяли тебя играть в их оленячьи игры?

Всё тело оленя напряглось, и он поднял голову, уставившись на меня с выражением… оскорблённого достоинства? Его ноздри раздулись, он фыркнул.

— Ладно-ладно, извини, — сказала я, подняв руки. — Не хотела задеть твою гордость.

Я закончила накладывать бинт настолько хорошо, насколько могла. Олень даже не дёрнулся за всё время. Либоон был в глубоком шоке, либо это был самый воспитанный дикий зверь на всём Восточном побережье.

Бинт провисал, а в аптечке не оказалось скотча, чтобы закрепить его.

— Великолепное планирование, ребята, — проворчала я в пустоту. Олень наклонил голову, будто задавая вопрос.

— Похоже, придётся импровизировать по-МакГайверски. — Я вытащила красную ленту, которой перехватывала свои светлые волосы. — Я надела её ради рождественского настроения… похоже, идея была не такая уж и плохая.

Если бы олень мог смотреть осуждающе, он бы это делал. Я проигнорировала его «взгляд» и перевязала лентой бинт, прижимая его. Кровотечение почти остановилось — уже неплохо.

— Вот, — сказала я, откинувшись на пятки. — Так должно продержаться… ну, по крайней мере, пока ты сам не разберёшься.

Олень попытался подняться, опираясь на здоровую ногу, но в целом выглядел вполне мобильным. Он замер, глядя на меня теми странными бледными глазами — и у меня возникло ощущение, что он запоминает моё лицо.

— Ну… — пробормотала я, неловко ёрзая под этим пристальным взглядом. — Похоже, на этом мы и расстанемся. Постарайся держаться подальше от дороги, ладно? И, может быть, избегай того, что оставило тебе этот шрам — у него явно были проблемы с управлением гневом.

Я повернулась к машине, но остановилась.

— А, и если ты правда один из оленей Санты… можешь замолвить за меня словечко? Вела я себя в этом году в основномхорошо. «В основном» включает в себя творческое трактование оплачиваемых часов, но это, думаю, относится к профессиональной необходимости, а не к списку плохишей.

Олень издал звук — то ли фырканье, то ли оленячий смех, если такое существует. Потом развернулся и легко ушёл в лес, двигаясь удивительно грациозно несмотря на раненую ногу.