Книга Брак по контракту со злодейкой, страница 36 – Ангелишь Кристалл

— Иногда мы слишком полагаемся на внешние факторы и забываем заглянуть глубже, — подал голос отец, не отрывая взгляда от окна. — Семья, статус, репутация… Всё это может ослепить. Но характер — штука тонкая. Он не всегда проявляется сразу. Особенно если кто-то искусно умеет его прятать, оттачивая ложь до совершенства.

Как же точно он подметил. Хоть он и не договорил, суть была ясна: Луиджи никогда не был их идеей идеального жениха. Просто любовь к дочери, как часто бывает, затмевает осторожность. Желание видеть её счастливой стало ошибкой. Ошибкой, за которую заплатили все. Эления превратилась в завистливую злодейку, а её мать в вечно горюющую вдову.

— Я не виню, — прошептала я, опускаявзгляд на белоснежные перчатки. — Но теперь всё иначе. Я хочу, чтобы этот вечер стал началом чего-то нового. Пути, который я проложу сама.

Внутри было странно спокойно — будто слова, наконец, расставили всё по местам. Теперь я не оглядывалась назад. Всё, что было, осталось за плечами. Впереди — сцена, где каждый шаг и каждый взгляд придётся просчитывать. Но, по крайней мере, я теперь знала, что иду туда не одна.

— Тогда и воспринимай его как начало, не как борьбу, а как шанс, — сказала мать, спокойно, но твёрдо. — Ты можешь быть сильной — и при этом не озлобленной. Мир часто путает эти вещи.

Я не ответила, но её слова ещё долго отдавались в голове, будто скользили по внутренней поверхности кожи. Удивительно, как эта женщина, могла говорить так, будто всегда чувствовала меня на глубинном уровне. И, возможно, именно это сейчас придавало мне сил.

Карета незаметно замедлила ход. Гравий под колёсами заскрипел приглушённо и тягуче, а за занавесками проступили первые очертания поместья маркизы Делавир. Всё выглядело почти нереальным — как декорации к тщательно продуманному спектаклю, где каждый фонарь, каждая лоза, обвивающая колонны, будто нашёптывали: ты не просто гость — ты фигура на доске, где ходы продумывают заранее. И эта мысль никак не хотела отпускать меня.

Высокие колонны, увитые вечнозелёными нитями, ловили мягкий свет фонарей и отбрасывали тени, в которых, казалось, можно было спрятать целую историю. Клумбы перед фасадом были выложены строго, геометрично — ни единого лишнего лепестка. Каждая деталь подчинялась логике и показной роскоши. Даже слуги у входа, замершие в идеально выстроенной линии, выглядели не людьми, а живыми часами, отсчитывающими мгновения до чего-то важного.

Внутри кареты воцарилась напряжённая тишина — не удушающая, но собирающая волю в тугой узел, будто весь воздух наполнился предчувствием. Это было не страхом и не тревогой, скорее — сосредоточенностью перед прыжком, когда в голове остаётся только одно: дыши, шагай, не оглядывайся. Отец первым подал знак: карета остановилась. Он плавно расправил плечи, словно скидывая остатки прежних сомнений, и открыл дверцу.

Мать взяла его под руку и вышла первой. Ни спешки, ни излишней церемонии — её походка напоминала королевский выход на сцену, где каждая секунда — часть тщательноотрепетированной пьесы. Я осталась внутри на мгновение дольше, будто между нами пролегла едва заметная черта: ещё не вечер, но уже не день. Уже не прежняя я — но и не до конца новая.

Я вдохнула — глубоко, ровно, почти нарочито — и выбралась наружу. Свежий вечерний воздух обдал кожу прохладой, вернув ощущение тела. Передо мной раскинулась широкая аллея, залитая мягким светом фонарей. На её конце — вход в роскошный особняк, где окна сияли, как витрины с драгоценностями. Музыка доносилась оттуда глухо, как из сна — и в ней слышалась не только торжественность, но и тонкая, скользкая фальшь. Тени гостей мелькали за стеклом, неуловимые, почти призрачные — и в каждой чувствовалось предвкушение чего-то куда большего, чем просто бал.