Книга Двор Ледяных Сердец, страница 244 – Элис Нокс

Он потерял не просто возлюбленную. Он потерял себя. Того, кем был. Того, кто умел любить, смеяться, быть счастливым. Того, кто сидел на этой поляне с босыми ногами в ручье и целовал девушку, что любила его вопреки всему.

Он похоронил эту часть себя так глубоко, что забыл, как возвращаться. Забыл, что можно жить, а не просто существовать. Что можно любить, а не просто помнить. Что можно быть счастливым, а не просто выживать.

Картинка начала меняться – медленно, мягко, словно не желая разрушать эту светлую память.

Солнце померкло постепенно, лес потемнел, ручей замолчал, поляна растворилась.

Но на этот раз не в холоде, не в метели.

В тепле. В свете. В надежде.

***

Я закрыла глаза, чувствуя, как что-то меняется во мне самой.

На груди, над сердцем, там, где кожа была чистой перед сном – вспыхнул холод.

Острый. Обжигающий. Но не болезненный.

Приятный. Правильный.

Шестая метка рождалась.

Не от прикосновения. Не от магии, что он наслал принудительно.

От понимания. От того, что я увидела. От того, что я узнала, пройдя сквозь его прошлое, сквозь его боль, сквозь его душу.

От выбора, что я сделала, сама того не зная – не отвернулась, не сбежала, не возненавидела.

Приняла.

Всего его. Со всей болью, со всем прошлым, со всеми страхами и ошибками.

И метка отпечаталась сама – как печать, как обещание, какответ на его невысказанный вопрос.

***

Комната.

Рассвет пробивался сквозь окно бледными лучами, окрашивал всё в мягкие оттенки серого и розового.

Я медленно подняла взгляд.

Морфрост сидел у стены – в той же позе, где решил остаться. Спина прямая, ноги вытянуты, руки на коленях.

Но он не смотрел на меня.

Голова опущена, подбородок почти касался груди, белые волосы падали на лицо густым занавесом, закрывая глаза.

Он сидел неподвижно, словно окаменел, погружённый в себя, в свои мысли, в ту боль, что я видела во сне.

Он не заметил, что я проснулась. Или заметил, но не желал поднимать взгляд.

Я смотрела на него долго – на напряжённые плечи, на руки, сжатые в кулаки на коленях, на то, как грудь вздымается от тяжёлого дыхания.

Я открыла рот, хотела сказать что-то – что я видела, что я знаю, что я понимаю.

Но слова не шли.

Горло сжалось, язык не слушался.

Что я скажу? Как скажу?

"Я видела, как умерла Аурелия"? "Я знаю, что ты винишь себя"?

Слова казались… недостаточными. Неправильными. Слишком простыми для того, что я узнала, для той тяжести, что легла на плечи.

Я закрыла рот, отвела взгляд.

Рука всё ещё лежала на груди, на шестой метке, что пульсировала спокойно, ровно.

Это знание… оно слишком тяжёлое. Слишком много. Слишком больно.

Я видела его настоящего – не монстра из снов, не холодного короля манипулятора, а того, кто любил так сильно, что потерял себя, когда потерял её.

И что мне делать с этим знанием? Как распорядиться?

Слёзы жгли глаза, но я не позволила им пролиться.

Просто лежала, смотрела в потолок, чувствуя, как мир, каким я его знала, переворачивается, меняется, становится другим.

Он не монстр. Он сломленный мужчина, что боится любить снова.

Он не тиран. Он отчаянный, что цепляется за последний шанс не быть мёртвым.

Но он делал мне больно. Во снах. Ставил метки без разрешения. Пугал. Ломал.

И то, что у него были причины… это меняет что-то? Оправдывает?

Я не знала.

Не знала, что чувствую. Не знала, что думаю. Не знала, что выберу.