Книга Дар горгульи, страница 10 – Рейчел Абернати

– Почему?

Есть тысяча слов, которые я мог бы сказать. Должен сказать. Но все, что я могу сказать, это:

– Традиция.

– Что?Что ты имеешь в виду под словом «традиция»?

Сделав вдох, я решаю сказать правду. Я обхватываю крыльями плечи и выпрямляю спину, прежде чем заговорить.

– У мужчин моего вида принято дарить подарки понравившимся женщинам. Зная, где ты живешь, мне было легче принести их тебе.

– Принести их к... это был ты?! Ты тот, кто... снежный шар? Маленькую звезду? Это был ты?

Я киваю. Взрыв смеха удивляет меня, как и ее улыбка.

– Mon Dieu (прим.пер.фр.:«Боже мой!»), я думала, это тот мужчина, который живет в квартире надо мной! Все это время я боялась что-либо сказать, чтобы он не преследовал меня!

Мои крылья невольно щелкают при мысли о том, что другой самец принес ей подарки.

– Это был я. Тебе... тебе они понравились?

Ее улыбка становится шире, но глаза все еще настороженные, как будто она все еще не уверена, что со мной делать. Надежда витает в моей груди. Она не убежала. Она не закричала. Она улыбается.

– Понравились. Они были продуманными и красивыми. Но, Хоук, зачем ты принес их мне?

– Я... я наблюдал за тобой. Однажды ночью я увидел, как ты выходишь из булочной. Ты была... ты самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел.

Она замолкает, продолжая смотреть на меня, как будто может видеть мою душу сквозь кожу и кости. Она отворачивается, ее глаза опущены, и я уверен, что сделал это неправильно. Сказал это неправильно.

– Значит, это нормально? – спрашивает она. – Для... для таких, как ты, я имею в виду.

– Ухаживая за нашими женщинами с подарками? Конечно. Было бы оскорблением поступить иначе.

Выражение ее лица меняется, нос морщится, и я уверен, это чисто человеческое поведение.

– Нет, я имею в виду, нормально ли ухаживать за кем-то вроде меня? За человеком.

Нет.

Это произошло, как и большинство событий в истории, но об этом говорят только с презрением и страхом. ПредупрежденияРу звучат в моих мыслях, эхо историй, которые рассказывают птенцам, чтобы предостеречь их от людей.

– Нет, – отвечаю я, не решаясь сказать больше.

Я не хочу объяснять – не хочу, чтобы это звучало так, будто я обвиняю ее в чем-то. Чем дольше мы говорим, тем больше я сомневаюсь. В моих снах она была так же влекома ко мне, как и я к ней. Немедленно. Безрассудно.

Вместо этого она смотрит на меня так, словно все еще не верит, что я существую.

Ее выражение снова меняется, и я не знаю, что это значит. Горгульи, хотя и не такие жесткие и стоические, как наши каменные «я», не склонны к чрезмерной экспрессии.

Я понял ее улыбку с другой стороны улицы. Ее страх вблизи – я тоже понимаю. Но это? Этот взгляд, который был бы невозможен с чертами горгульи? Я не могу быть уверен.

Проходят секунды, тишина между нами растет, как пропасть. Я ее как-то разрушил. Какая глупость привела меня сюда? К человеку!

Я расправляю крылья, полностью готовый оставить это глупое занятие позади, когда рана от клинка вора начинает болезненно пульсировать.

– Ой! Тебе больно!

Внезапно мне снова тепло. Ее пальцы скользят по моей коже, обжигая, как пламя. Я никогда не задумывался о том, что у меня нет рубашки или другой одежды, кроме пары длинных бриджей, которые носят наши мужчины, но сегодня я благодарен за это. Рубашка приглушит тепло.