Книга Дикая роза, страница 4 – Альберто Альварес

— Я собираюсь пойти позаниматься к друзьям, — сказал Пабло. — Ты не против, мама?

— Что ж… А ты, Роке?

— У меня вечер свободен, и я хочу провести его с тобой. Конечно, если у тебя нет других планов.

Паулетта улыбнулась.

— Ах, Роке!.. Да хоть бы и были.

Она отхлебнула кофе, приготовленный Эдувигес так, как любила ее хозяйка.

— Папа, ты же знаешь, мама почти не выходит из дома, — сказал Пабло.

— Поэтому я и остаюсь. Я не знаю другой такой домоседки, как твоя мама. Другие мужья были бы в восторге. Но не я. Я решительно протестую. Я хочу, чтобы ты, Паулетта, почаще бывала со мной на людях.

— Это упрек, Роке?

— Это шутка, Паулетта. Разве ты когда-нибудь давала мне хоть повод для упрека?.. Ты сопровождала меня по моей просьбе, даже когда тебе этого не хотелось.

Паулетта помолчала.

— Я знаю, я скучная жена… Но я стараюсь…

Роке протестующе поднял ладонь.

— Что бы ты ни делала, ты должна знать: я боготворю тебя… Конечно, мне бы хотелось, чтобы то выражение печали, которое не покидает твое лицо с момента нашей свадьбы, однажды исчезло… Иногда мне кажется, что ты где-то очень далеко от меня.

— Прости меня, Роке, мне очень жаль…

— Это ты прости меня. Но, конечно, мне хотелось бы знать причину этой печали.

— Причины нет. Просто я такая. Это мое свойство, от которого никто не может меня избавить.

Пабло, молча слушавший разговор родителей, встал.

— Покидаю вас, потому что опаздываю.

Он поцеловал в макушку мать, помахал рукой отцу и вышел из комнаты.

Паулетта продолжала привычно хозяйничать за столом: нарезать любимый мужем кекс, подливать горячий кофе в его чашку, очищать от кожуры яблоко его любимого сорта.

Их стол, как, впрочем, и весь дом являл собой образец хорошего вкуса. И старинная голубая с серебряной крышкой сахарница на хрустящей от свежести и белизны скатерти выглядела как бы символом этого годами устоявшегося быта.

Так, во всяком случае, казалось.

Роке тоже встал.

— Пойду переоденусь. Только немного отдохну… Не составишь мне компанию?

— Чуть позже, дорогой, — не сразу ответила Паулетта. Роке вышел, поцеловав жену, и в двери тотчас появилась Эдувигес, с беспокойством смотревшая на Паулетту.

— Ах, девочка моя, — сказала она. — Так и будешь молчать? До каких же пор?

— Наверно, всю жизнь, кормилица. Раз уж мне сразу не хватило духа признаться Роке… Раз уж я струсила… Раз уж позволила, чтобы меня разлучили с Розитой…

— В футбол погоняем?

— А как же, Розита! Ура!

Мальчишки потянулись за Розой к пустырю.

— Слышь, Розита, говорят, ты Палильо отлупила.

— Было дело. — Роза весело рассмеялась. — Не прискакала бы его мамаша, мокрого места от него не осталось бы.

— Ух ты! Ну ты даешь!

— Я его вот так! — Роза ловко подставляет ножку идущему рядом мальчишке, опрокидывает его на землю и тут же помогает подняться. Мальчишка скорее польщен.

— А знаешь, Роза, что я видел?

— Что ты видел, дурачок?

— Видишь вон тот дом за пустырем, желтый такой?

— Ну?

— Забор видишь?

— Ну, вижу.

— За ним сад.

— Ну и что?

— А то, что там вот такие сливы! — Мальчик показывает Розе два сложенных вместе кулака.

Роза останавливается. И тотчас останавливаются ее друзья.

— Обчистим?

Ребята молчат недолго.

— Уж как я сливы люблю! — говорит один.

— Подбери слюни, Кот, — отвечают ему. — Там вон какая ограда!

— Ну и какие сложности? — спрашивает Роза. — В первый раз, что ли?

— То-то, что не в первый. В прошлый раз еле ноги унесли.

Роза презрительно сплевывает.

— Прямо зла на вас не хватает. Бабы какие-то!.. Сама, без вас, залезу. Тогда уж слив не просите.

Она решительно направляется к дому, крыша которого чуть виднеется из-за растрепанных крон кучки деревьев, приютившихся на краю пустыря, служившего ребятне «заброшенного города» футбольным полем.

— Я с тобой, Розита!

Это Кот. Он с такой же решительностью двигается за ней.

— А кто не с нами, тот старуха поганая!

Кто-то из ребят, изображая походку дряхлой старухи, направляется за двумя смельчаками.

— Что ты, Розита, мы здесь все — молодцы ребята, — шамкает он старческим голосом…

Подойдя к ограде, Роза командует:

— Нагибайся, Кот!

— Уж больно ты длинная.

— Я длинная, но легкая.

Роза забирается на спину Кота и, подпрыгнув, садится на ограду.

— Слышь, Роза, давай быстрей. У меня слюнки текут… Уж как я люблю сливы!

Роза, протянув руку, прямо с ограды, срывает с дерева крупную синюю сливу и ест ее.

— Во! Сама жрет, а мы тут дожидайся! — раздается снизу. Роза кидает мальчишкам сливу за сливой.

— Нате, ешьте, трусишки, что бы вы без меня делали! Сливы доставать все труднее. Роза тянется за ними с трудом.

— Сверзится она, — мрачно предполагает Кот.

Но Роза не падает. Она намеренно спрыгивает в сад, собираясь набрать слив в свою любимую шапочку.

Сестры и братья Линарес имели общего отца.

Матери у них были разные.

Родительница Кандиды и Дульсины умерла, когда братьев-близнецов Рикардо и Рохелио еще не было на свете.

В детстве сестры опекали малышей и привыкли, чтобы мальчики слушались их. Но мальчики росли, становились юношами, потом молодыми людьми. И в последнее время опека сестер довольно часто раздражала их, особенно Рикардо.

Он вообще был самостоятельнее и решительнее брата, на характер которого, довольно нелюдимый, безусловно повлияла тяжелая травма, полученная во время автомобильной аварии и приведшая Рохелио к инвалидной коляске и костылям.

Рикардо, наоборот, был олицетворением молодой силы и здоровья. Он был очень способным спортсменом и выступал за легкоатлетическую и волейбольную команды университетского клуба, а в последнее время увлекся еще и восточными единоборствами, целыми часами пропадая в гимнастическом зале университета, где проходили тренировки.