Онлайн книга «Компромисс»
|
На десятой минуте Жбанков закричал, угрожающе приподнимаясь: — Я художник, понял! Художник! Я жену Хрущева фотографировал! Самого Жискара, блядь, д'Эстена! У меня при доме инвалидов выставка была! А ты говоришь — корова!.. — Дурень ты мой, дурень, — любовалась им Белла, — пойдем, киса, я тебя спать уложу… — Ты очень грустный, — сказала мне Эви, — что-нибудь есть плохое? — Все, — говорю, — прекрасно! Нормальная собачья жизнь… — Надо меньше думать. Радоваться то хорошее, что есть. — Вот и Мишка говорит — пей! — Пей уже хватит. Мы сейчас пойдем. Я буду тебе понравиться… — Что несложно, — говорю. — Ты очень красивый. — Старая песня, а как хорошо звучит! Я налил себе полный фужер. Нужно ведь как-то кончить этот идиотский день. Сколько их еще впереди? Эви села на пол возле моего кресла. — Ты непохожий, как другие, — сказала она. — У тебя хорошая карьера. Ты красивый. Но часто грустный. Почему? — Потому что жизнь одна, другой не будет. — Ты не думай. Иногда лучше быть глупым. — Поздно, — говорю, лучше выпить. — Только не будь грустный. — С этим покончено. Я иду в гору. Получил ответственное задание. Выхожу на просторы большой журналистики… — У тебя есть машина? — Ты спроси, есть ли у меня целые носки. — Я так хочу машину. — Будет. Разбогатею — купим. Я выпил и снова налил. Белла тащила Жбанкова в спальню. Ноги его волочились, как два увядших гладиолуса. — И мы пойдем, — сказала Эви, — ты уже засыпаешь. — Сейчас. Я выпил и снова налил. — Пойдем. — Вот уеду завтра, найдешь кого-нибудь с машиной. Эви задумалась, положив голову мне на колени. — Когда буду снова жениться, только с евреем, — заявила она. — Это почему же? Думаешь, все евреи — богачи? — Я тебе объясню. Евреи делают обрезание… — Ну. — Остальные не делают. — Вот сволочи! — Не смейся. Это важная проблема. Когда нет обрезания, получается смегма… — Что? — Смегма. Это нехорошие вещества… канцерогены. Вон там, хочешь, я тебе показываю? — Нет уж, лучше заочно… — Когда есть обрезание, смегма не получается. И тогда не бывает рак шейки матки. Знаешь шейку матки? — Ну, допустим… Ориентировочно… — Статистика показывает, когда нет обрезания, чаще рак шейки матки. А в Израиле нет совсем… — Чего? — Шейки матки… Рак шейки матки… Есть рак горла, рак желудка… — Тоже не подарок, — говорю. — Конечно, — согласилась Эви. Мы помолчали. — Идем, — сказала она, — ты уже засыпаешь… — Подожди. Надо обрезание сделать.. Я выпил полный фужер и снова налил. — Ты очень пьяный, идем… — Мне надо обрезание сделать. А еще лучше — отрезать эту самую шейку к чертовой матери! — Ты очень пьяный. И злой на меня. — Я не злой. Мы — люди разных поколений. Мое поколение — дрянь! А твое — это уже нечто фантастическое! — Почему ты злой? — Потому что жизнь одна. Прошла секунда, и конец. Другой не будет… — Уже час ночи, — сказала Эви. Я выпил и снова налил. И сразу же куда-то провалился. Возникло ощущение, как будто я — на дне аквариума. Все раскачивалось, уплывало, мерцали какие-то светящиеся блики… Потом все исчезло… … Проснулся я от стука. Вошел Жбанков. На нем был спортивный халат. Я лежал поперек кровати. Жбанков сел рядом. — Ну как? — спросил он. — Не спрашивай. — Когда я буду стариком, — объявил Жбанков, — напишу завещание внукам и правнукам. Это будет одна-единственная фраза. Знаешь какая? — Ну? — Это будет одна-единственная фраза: «Не занимайтесь любовью с похмелья!» И три восклицательных знака. — Худо мне. Совсем худо. — И подлечиться нечем. Ты же все и оприходовал. — А где наши дамы? — Готовят завтрак. Надо вставать. Лийвак ждет… Жбанков пошел одеваться. Я сунул голову под кран. Потом сел за машинку. Через пять минут текст был готов. «Дорогой и многоуважаемый Леонид Ильич! Хочу поделиться с Вами радостным событием. В истекшемгоду мне удалось достичь небывалых трудовых показателей. Я надоила с одной коровы…» («…с одной коровы» я написал умышленно. В этом обороте звучала жизненная достоверность и трогательное крестьянское простодушие). Конец был такой: «… И еще одно радостное событие произошло в моей жизни. Коммунисты нашей фермы дружно избрали меня своим членом!» Тут уже явно хромала стилистика. Переделывать не было сил… — Завтракать, — позвала Белла. Эви нарезала хлеб. Я виновато с нею поздоровался. В ответ — радужная улыбка и задушевное: «Как ты себя чувствуешь?» — Хуже некуда, — говорю. Жбанков добросовестно исследовал пустые бутылки. — Ни грамма, — засвидетельствовал он. — Пейте кофе, — уговаривала Белла, — через минуту садимся в такси. От кофе легче не стало. О еде невозможно было и думать. — Какие-то бабки еще шевелятся, — сказал Жбанков, вытаскивая мелочь. Затем он посмотрел на Беллу Константиновну: — Мать, добавишь еще полтора рубля? Та вынула кошелек. — Я из Таллинна вышлю, — заверил Жбанков. — Ладно, заработал, — цинично усмехнулась Белла. Раздался автомобильный гудок. Мы собрали портфели, уселись в такси. Вскоре Лийвак пожимал нам руки. Текст, составленный мною, одобрил безоговорочно. Более того, произнес короткую речь: — Я доволен, товарищи. Вы неплохо потрудились, культурно отдохнули. Рад был познакомиться. Надеюсь, эта дружба станет традиционной. Ведь партийный работник и журналист где-то, я бы сказал, — коллеги. Успехов вам на трудном идеологическом фронте. Может, есть вопросы? — Где тут буфет? — спросил Жбанков. — Маленько подлечиться… |