Онлайн книга «Компромисс»
|
— Я не работала. Училась в школе. У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно, добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом. Иногда чуть коверкала русские слова. — Чего тебя в газету потянуло? — А что? — Много врать приходится. — Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят — нехорошо… — О чем? — О сексе. — О чем?! — О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все равно делают секс, только много неправильное… — А ты знаешь, как правильно? — Да. Я ходила замуж. — Где же твой муж? — Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии. — Прости, — говорю. — Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто многоточки… Сплошные многоточки… Я бы хотела работать в Таллинне. Здесь очень маленькая газета… — Это еще впереди. — Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть. Я так не люблю. — А что ты любишь? — Я люблю стихи, люблю битлз… Сказать, что еще? — Скажи. — Я немного люблю тебя. Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж не думал, что меня так легко смутить… — Ты очень красивый! — В каком смысле? — Ты — копия Омар Шариф. — Кто такой Омар Шариф? — О, Шариф! Это — прима!.. Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер, Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул… Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли какие-то банки, коряги и мусор. Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими трусами. Дважды обежав вокруг коттеджа с песней «Любо, братцы, любо!», Жбанков уселся на полку и закурил. — Ну как? — спросила Белла. — Нормально, — ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу. — А вы? — спросила Белла, обращаясь ко мне. — Предпочитаю душ. В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться. «Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, — твердил я, — выпила три рюмки коньяка и ошалела…» Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником. Снаружи доносились крики и плеск воды. Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся, в мокром купальнике. — Ты злой на меня? — Нисколько. — Я вижу… Дай я тебя поцелую… Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте… — Нехорошую игру ты затеяла, — говорю. — Я тебя не обманываю. — Но мы завтра уезжаем. — Ты будешь снова приходить… Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из реки.. — Ну, что ты? Что ты? — спрашиваю. — Так всегда целуется Джуди Гарланд, — сказала Эви. — И еще она делает так… Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье, примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом — все знаешь И счастлив, как мальчишка… У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских камешков… Она тихо вскрикивала и дрожала.. Хрупкая пестрая бабочка в неплотно сжатом кулаке… Тут раздалось оглушительное: — Пардон! В дверях маячил Жбанков. Я отпустил Эви. Он поставил на стол бутылку водки. Очевидно, пустил в ход свой резерв. — Уже первый час, — сказал я, — нас ждут в райкоме. — Какой ты сознательный, — усмехнулся Жбанков. Эви пошла одеваться. Белла Константиновна тоже переоделась. Теперь на ней был строгий, отчетно-перевыборный костюмчик. И тут я подумал: ох, если бы не этот райком, не эта взбесившаяся корова!.. Жить бы тут и никаких ответственных заданий… Яхта, речка, молодые барышни… Пусть лгут, кокетничают, изображают уцененных голливудских звезд… Какое это счастье — женское притворство!.. Да, может, я ради таких вещей на свет произошел!.. Мне тридцать четыре года, и ни одного, ни единого беззаботного дня… Хотя бы день пожить без мыслей, без забот и без тоски… Нет, собирайся в райком… Это где часы, портреты, коридоры, бесконечная игра в серьезность… — Люди! У меня открылось второе дыхание! — заявил Жбанков. Я разлил водку. Себе — полный фужер. Эви коснулась моего рукава: — Теперь не выпей… Потом… — А, ладно! — Тебя ждет Лийвак. — Все будет хорошо. — Что значит — будет? — рассердился Жбанков. — Все уже хорошо! У меня открылось второе дыхание! Поехали! Белла включила приемник. Низкий баритон выпевал что-то мучительно актуальное: «Истины нет в этом мире бушующем, Есть только миг. За него и держись… Есть только свет между прошлым и будущим, именно он называется — жизнь!» Мы пили снова и снова. Эви сидела на полу возле моего кресла. Жбанков разглагольствовал, то и дело отлучаясь в уборную. Каждый раз он изысканно вопрошал: «Могу ли я ознакомиться с планировкой?» Неизменно добавляя: «В смысле — отлить…» И вдруг я понял, что упустил момент, когда нужно было остановиться. Появились обманчивая легкость и кураж. Возникло ощущение силы и безнаказанности. — В гробу я видел этот райком! Мишка, наливай! Тут инициативу взяла Белла Константиновна: — Мальчики, отделаемся, а потом… Я вызову машину. И ушла звонить по телефону. Я сунул голову под кран. Эви вытащила пудреницу и говорит: — Не можно смотреть. Через двадцать минут наше такси подъехало к зданию райкома. Жбанков всю дорогу пел: — Не хочу с тобою говорить, Не пори ты, Маня, ахинею… Лучше я уйду к ребятам пить, эх, у ребят есть мысли поважнее… Вероятно, таинственная Маня олицетворяла райком и партийные сферы… |