Онлайн книга «Соло на ундервуде. Соло на IBM»
|
Панфилов вызвал этого рабочего. Спрашивает: – Что это за фокусы? – Да вот, нужна квартира. Пятый год на очереди. – Причем тут наждак? – А я решил – обычную бумагу директор в туалете на гвоздь повесит… Говорят, Панфилов дал ему квартиру. А заявление продемонстрировал на бюро обкома. Цуриков, парень огромного роста, ухаживал в гостях за миниатюрной девицей. Шаблинский увещевал его: – Не смей! Это плохо кончится! – А что такое? – Ты кончишь, она лопнет. Этот случай произошел зимой в окрестностях Караганды. Терпел аварию огромный пассажирский самолет. В результате спасся единственный человек. Он как-то ловко распахнул пальто и спланировал. Повис на сосновых ветках. Затем упал в глубокий сугроб. Короче, выжил. Его фото поместила всесоюзная газета. Через сутки в редакцию явилась женщина. Она кричала: – Где этот подлец?! У меня от него четверо детей! Я его двенадцатый год разыскиваю с исполнительным листом! Ей дали телефон и адрес. Она тут же села звонить в милицию. В Ленинград приехал Марк Шагал. Его повели в театр имени Горького. Там его увидел в зале художник Ковенчук. Он быстро нарисовал Шагала. В антракте подошел к нему и говорит: – Этот шарж на вас, Марк Захарович. Шагал в ответ: – Не похоже. Ковенчук: – А вы поправьте. Шагал подумал, улыбнулся и ответил: – Это вам будет слишком дорого стоить. Драматург Альшиц сидел в лагере. Ухаживал за женщиной из лагадминистрации в чине майора. Готовил вместе с ней какое-то представление. Репетировали они до поздней ночи. Весь лагерь следил как продвигаются его дела. И вот наступила решающая фаза. Это должно было случиться вечером. Все ждали. Альшиц явился в барак позже обычного. Ему дали закурить, вскипятили чайник. Потом зэки сели вокруг и говорят: – Ну, рассказывай. Альшиц помедлил и голосом опытного рассказчика начал: – Значит так. Расстегиваю я на гражданине майоре китель… Как известно, все меняется. Помню, работал я в молодости учеником камнереза (Комбинат ДПИ). И старые работяги мне говорили: – Сбегай за водкой. Купи бутылок шесть. Останется мелочь – возьми чего-то на закуску. Может, копченой трески. Или еще какого-нибудь говна. Проходит лет десять. Иду я по улице. Вижу – очередь. Причем от угла Невского и Рубинштейна до самой Фонтанки. Спрашиваю – что, мол, дают? В ответ раздается: – Как что? Треску горячего копчения! У футболиста Ерофеева была жена. Звали ее Нонна. Они часто ссорились. Поговаривали, что Нонна ему изменяет. Наказывал он жену своеобразно. А именно – ставил ее в дверях. Клал перед собой мяч. А затем разбегался и наносил по жене штрафной удар. Чаще всего Нонна падала без сознания. Шло какое-то ученое заседание. Выступал Макогоненко. Бялый перебил его: – Долго не кончать – преимущество мужчины! Мужчины, а не оратора! Юрий Олеша подписывал договор с филармонией. Договор был составлен традиционно: «Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем „автор“… Московская государственная филармония, именуемая в дальнейшем „заказчик“… Заключают настоящий договор в том, что автор обязуется…» И так далее. Олеша сказал: – Меня такая форма не устраивает. – Что именно вас не устраивает? – Меня не устраивает такая форма: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем «автор». – А как же вы хотите? – Я хочу по-другому. – Ну так как же? – Я хочу так: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем – «Юра». Году в тридцать шестом, если не ошибаюсь, умер Ильф. Через некоторое время Петрову дали орден Ленина. По этому случаю была организована вечеринка. Присутствовал Юрий Олеша. Он много выпил и держался несколько по-хамски. Петров обратился к нему: – Юра! Как ты можешь оскорблять людей?! В ответ прозвучало: – А как ты можешь носить орден покойника?! Моя тетка встретила писателя Косцинского. Он был пьян и небрит. Тетка сказала: – Кирилл! Как тебе не стыдно?! Косцинский приосанился и ответил: – Советская власть не заслужила, чтобы я брился! Шла как-то раз моя тетка по улице. Встретила Зощенко. Для писателя уже наступили тяжелые времена. Зощенко, отвернувшись, быстро прошел мимо. Тетка догнала его и спрашивает: – Отчего вы со мной не поздоровались? Зощенко ответил: – Извините, я помогаю друзьям не здороваться со мной. Николай Тихонов был редактором альманаха. Тетка моя была секретарем этого издания. Тихонов попросил ее взять у Бориса Корнилова стихи. Корнилов дать стихи отказался. – Клал я на вашего Тихонова с прибором, – заявил он. Тетка вернулась и сообщает главному редактору: – Корнилов стихов не дает. Клал, говорит, я на вас с ПРОБОРОМ. – С прибором, – раздраженно исправил Тихонов, – с прибором. Неужели трудно запомнить?! В двадцатые годы моя покойная тетка была начинающим редактором. И вот она как-то раз бежала по лестнице. И, представьте, неожиданно ударилась головой в живот Алексея Толстого. – Ого, – сказал Толстой, – а если бы здесь находился глаз?! Умер Алексей Толстой. Коллеги собрались на похороны. Моя тетка спросила писателя Чумандрина: – Миша, вы идете на похороны Толстого? Чумандрин ответил: – Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чумандрин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не пойду. Писатель Чумандрин страдал запорами. В своей уборной он повесил транспарант: «Трудно – не означает: невозможно!» Мейлах работал в ленинградском Доме кино. Вернее, подрабатывал. Занимался синхронным переводом. И вот как-то раз он переводил американский фильм. Действие там переносилось из Америки во Францию. И обратно. Причем в картине была использована несложная эмблема. А именно, если герои оказывались в Париже, то мелькала Эйфелева башня. А если в Нью-Йорке, то Бруклинский мост. Каждый раз добросовестный Мейлах произносит: – Нью-Йорк… Париж… Нью-Йорк… Париж… Наконец это показалось ему утомительным и глупым. Мейлах замолчал. |