Книга Фиеста в Кала Фуэрте, страница 27 – Розамунда Пилчер

Франсис взяла письмо; Джордж задумчиво потягивал пиво.

Прочитав, Франсис сказала:

— Гнусное письмецо... Кто он такой, чтобы позволять себе так писать?

— Мой издатель.

— О Господи! Ты же не подписывал договор!

— У издателей авторы одной книги не в чести, Франсис. Им или ничего не нужно, или подавай целую серию.

— Он тебе уже об этом писал?

— Неоднократно. Последние несколько месяцев просто засыпает меня письмами. Вот почему я не спешу их вскрывать.

— А ты хоть пытался начать вторую книгу?

— Пытался? Да я голову себе сломал! Не знаю, о чем писать, хоть ты тресни! И за первую-то взялся исключительно потому, что боялся остаться без денег, к тому же, предстояла долгая холодная зима. Честно говоря, я нисколько не надеялся, что ее напечатают.

— Но ты много ездил, Джордж... и чем только не занимался. Взять хотя бы путешествие по Эгейскому морю...

— Думаешь, я не пробовал его описать? Три недели не вставал из-за машинки — и оказалось, что читать мое сочинение еще скучнее, чем было писать. К тому же, об этом уже столько написано! Как и вообще обо всем.

Франсис затянулась в последний раз и старательно раздавила сигарету в пепельнице. Ее загорелые руки были крупные, как у мужчины, ногти — длинные и покрытые ярко-красным лаком. Тяжелый золотой браслет на запястье постукивал по деревянной столешнице при каждом движении кисти. Тщательно подбирая слова, она сказала:

— А может, все не так уж и плохо? В конце концов, одну хорошую книгу ты написал, и ничего страшного, если не напишешь вторую.

От причала яхт-клуба отплывала лодка. Послышалось стрекотанье мотора, на мачте развернулся парус. Мгновенье он вяло болтался, но рулевой резко переложил румпель, парус, вздрогнув, расправился и раздулся; яхта, накренившись, устремилась вперед; встречный ветер заставил ее почти лечь на воду.

— Я не люблю нарушать обещания, — сказал Джордж.

— Ты так говоришь, будто это твое личное дело.

— А разве нет?

— Нет — это бизнес.

— А деловые обещания нарушать, по-твоему, можно?

— Конечно, нельзя. Но писать книги — не то же самое, что продавать чулки или составлять финансовые отчеты. Это работа творческая; она подчиняется совсем другим законам. Если у тебя творческий застой, надо смириться и плюнуть.

— Творческий застой, — горько усмехнулся Джордж. — Значит, это так называется?

Франсис положила свою руку на руку Джорджа; он почувствовал тяжесть ее браслета.

— Постарайся об этом забыть. Напиши мистеру... — она взглянула на подпись в конце письма... — Ратленду, что, если он так ставит вопрос, ты отказываешься от всех обязательств и... гори они огнем, эти книжки!

— Ты всерьез считаешь, что надо так поступить? Ну а что дальше?

Франсис пожала плечами.

— Ну... — И медленно, растягивая слова, проговорила: — Существуют и другие развлечения.

— Например?

— Через две недели Пасха. — Она взяла нож, которым разрезала конверты, и принялась кончиком чертить по столу, повторяя рисунок дерева. — Я приглашена в Малагу на пасхальную корриду. У меня там друзья, американцы — страстные aficionades [10] . В Малаге лучшие быки и лучшие toreros [11] в Испании. И круглые сутки пьянка.

— Такое красноречие бы да агенту из бюро путешествий!

— Дорогой, на меня-то ты зачем злишься? Не я писала это письмо — я его только прочла.

— Да, да. Прости.

— Ну что, поедешь со мной? В Малагу?

Джордж подозвал маячившего поодаль официанта, расплатился, тот забрал стаканы, и Джордж дал ему на чай, потом нахлобучил фуражку и взял пакет в бело-розовой полосатой бумаге и оба письма.

— Ты мне не ответил, — сказала Франсис.

Джордж встал, держась за спинку стула.

— Ты, видно, запамятовала, что я никогда не был aficionado. От вида крови меня тошнит.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной... — тоном капризной девочки протянула Франсис.

— Я вам все испорчу.

Франсис отвернулась, пытаясь скрыть разочарование, и спросила:

— Куда ты теперь?

— Обратно в Кала Фуэрте.

— Остаться не можешь?

— Нет, пора возвращаться.

— Только не говори, что ты должен накормить кошку.

— У меня есть дела поважнее. — Джордж положил Франсис руку на плечо. — Спасибо, что покатала.

Когда Джордж двинулся в обратный путь, начало смеркаться. Как только солнце спряталось за горизонт, в воздухе похолодало, и Джордж, затормозив возле уединенной фермы, надел предусмотрительно захваченный с собою свитер. Просунув голову в высокий ворот, он заметил женщину, вышедшую из дома, чтобы набрать из колодца воды. Ее силуэт четко вырисовывался на фоне падающей из открытой двери желтоватой полосы света. Джордж сказал: «Buenas tardes» [12] , женщина подошла поближе, остановилась, уперев кувшин в бедро, и спросила, где он был и куда едет.

Джорджу хотелось пить; выпив глоток воды из ее кувшина, он попрощался и поехал дальше; свет фар вспарывал сапфировую тьму. На небе зажглись первые звезды; Сан-Эстабан в тени горы казался островком, залитым огнями. Когда Джордж спустился на дорогу, ведущую в Кала Фуэрте, ветер принес со стороны моря свежий смолистый аромат пиний.

Необъяснимым образом ощущение близости к дому всегда успокаивало Джорджа. Вот и сейчас настроение у него улучшилось, и он осознал, каким усталым и подавленным чувствовал себя весь день. Практически во всем он потерпел неудачу. Вдобавок еще письмо от мистера Ратленда... Мало ему хлопот с этой мисс Куинс Гейт! Интересно, как она провела время? Джордж убеждал себя, что ему это абсолютно безразлично, но, тем не менее, спускаясь с холма к Каса Барко, надеялся, что его гостья будет повеселее, чем утром.

Въехав в гараж, Джордж выключил зажигание и посмотрел на часы. Было уже начало девятого. Выйдя из машины, он пересек дорогу, открыл дверь и вошел в дом. Никого не было видно, хотя внутри царил непривычный порядок. В очаге ярко пылал огонь, горели лампы, на низеньком столике возле камина, на бело-голубой салфетке, о существовании которой Джордж не подозревал, лежали вилки и ножи и стояли стаканы. Сняв фуражку, Джордж, неслышно ступая в своих туфлях на веревочной подошве, вышел на темную террасу, однако и там никого не обнаружил. Он перегнулся через каменную балюстраду, но внизу не было ни души: только слышался плеск воды да поскрипыванье пришвартованной к берегу шлюпки. Из какого-то кабачка в гавани доносилось приятное бренчанье гитары, и женский голос выводил странные двухтактные рулады, которые когда-то занесли на остров марокканцы.