Онлайн книга «После любви»
|
По лицу девушки пробегает грозовая тень, на щеки всходит румянец, подбородок заостряется – один день и две ночи, несомненно, главное событие в ее жизни. – Что же случилось с ним потом? – Надеюсь, с ним все хорошо. Я молюсь за него до сих пор. Сальма обескураживает меня, она не должна вести себя так. Ни одна марокканская девушка не повела бы себя сходным образом, а уж тем более девушка, работающая в забытом богом сельском кооперативе. Даже вполне светская и лишенная многих восточных предрассудков Фатима попридержала бы язык, но Сальме ничто не указ. – Наверное, он был контрабандистом. Или собирался убить какого-то плохого человека. Но что-то не получилось. И он оказался здесь. Убийство. Меньше всего я ожидала услышать об убийстве из уст девушки – настолько неискушенной, настолько простодушной, что любое, сказанное ей слово тотчас же меняет свой знак на противоположный. Убийство плохого человека – благое дело, оно не подлежит разбирательству в суде, а уж тем более – наказанию. – Он был похож на вас. – На меня? – Я вздрагиваю. – В том смысле, что на вас он был похож больше, чем на меня. Он был… – Сальма щелкает пальцами, стараясь подобрать наиболее точное выражение, – …европеец. Беглец. Evade. «Эвади» – звучит как название косметической фирмы. Так и есть – эта косметика идет юной Сальме, как никакая другая, она оттеняет веки и ретуширует мелкие изъяны кожи, делает линию бровей соблазнительной, а губы – чувственными. – Вы тоже собирались убить плохого человека? – Нет. – Вы его убили? – Нет. – Значит, это вас должны были убить? – Нет. Во всех трех случаях я сказала чистую правду, и она не очень устраивает Сальму. – Не бойтесь. Я всегда держу рот на замке. В подтверждение девушка собирает пальцы в щепоть и проводит ими по губам, что должно означать застегнутое на молнию молчание. Молнии, заклепки на карманах, полных историй со смертельным исходом, пряжки на туфлях с начинкой из контрабандного гашиша – вот он, фирменный стиль от «Evade». А Сальму можно считать ее лицом. – Я не боюсь. – Куда вы направитесь дальше? Я бы сама хотела получить ответ на этот вопрос. – Еще не знаю. – Уезжайте в Касабланку. Это лучшее место. А уж оттуда можно попасть куда угодно. Я и сама собираюсь в Касабланку. Не все же сидеть в этой проклятой дыре. – Касабланка или что-то другое… Это зависит не от меня. Сальма несколько разочарована: мадам, которая похожа на «европейца, беглеца» гораздо больше, чем она, должна сама выбирать себе маршрут. – Ума Турман непременно уехала бы в Касабланку. – Ума Турман? – Ума Турман – моя любимая актриса. Когда я уеду в Касабланку, то обязательно перекрашусь в blonde [18] , как она. Вы незнакомы с Умой Турман? – К сожалению. – Тот человек… Европеец, беглец… Говорил, что он близкий друг какой-то… Подождите, дайте-ка вспомнить… Какой-то Фанни… Фанни… Она тоже актриса. – Ардан? – подсказываю я. – О, да! Фанни Ардан. Наверное, это совсем не то, что Ума Турман. – Совсем, совсем не то. – Все равно, я молюсь за него каждый день. И за Уму Турман тоже. Чтобы она когда-нибудь приехала в Касабланку. Уже после того, как туда приеду я. И мы бы случайно встретились на улице… Или в каком-нибудь баре. «Кафе Рика» подойдет. Определенно, это будет именно оно! – И что произойдет тогда? – Для начала я возьму у нее автограф. Попрошу расписаться у меня на руке. Или нет – лучше на афише, так автограф дольше сохранится. У меня есть ее афиша. Даже две. – А потом? – Потом я угощу ее кофе. – А потом? – Потом она угостит меня кофе. – А потом? – Потом? Потом… случится что-то очень замечательное. – Дерзость Сальмы перехлестывает через край, но воображения ей явно не хватает. – Ты как будто и не марокканка вовсе. – Незаметно для себя я перехожу на «ты», Сальму это устраивает. – Ума Турман – тоже не марокканка. Но это никого не удивляет! – Сальма заливается мелким дробным смехом; шутка, которую она только что произвела на свет, кажется ей бесконечно забавной. – Почему же ты до сих не в Касабланке? – Деньги. Все упирается в деньги. Того, что я накопила, – недостаточно. Но скоро, очень скоро, я соберу приличную сумму – и только меня и видели!.. Странная марокканка Сальма странным образом оказывается на топчане; устроившись у меня в ногах, она рассуждает о побеге из кооператива по изготовлению масла аргано, где работает техником, о своем (овеянном какой-то тайной) прошлом: ее отец был французом (испанцем), он умер, когда Сальме исполнилось шесть (семь); ее мать была испанкой (француженкой), она умерла, когда Сальме исполнилось семь (шесть), а в общем, не важно, кто кем был, – важно, что марокканка она только наполовину. Наверняка у нее есть богатые родственники в бывшей метрополии, они были бы рады принять ее, если бы знали о ее существовании, но для этого нужно добраться до Касабланки и познакомиться с Умой Турман. Все разговоры вертятся вокруг Касабланки, и Умы Турман, и супербара «Кафе Рика», где произойдет историческая встреча, на которую Ума явится с самурайским мечом, а с чем прийти мне, что бы вы посоветовали, мадам?.. Бритву. Опасную бритву. С ручкой из слоновой кости, с монограммой «P.R.C.» и моими отпечатками. Я великодушно готова уступить их Сальме. Пока глаза не слиплись окончательно. …Солнечный свет. Он проникает сквозь веки – еще не обжигающий, но уже готовый обжечь. Поначалу я даже не решаюсь приподнять их, скрупулезно восстанавливая события прошедшей ночи. Камера – полицейский с ключом – калитка в воротах – я свободна – «Мерседес», мигающий фарами, – Доминик за рулем – побег из Эс-Суэйры – дорога вверх по склону – окошко в обитой железом двери – бонсуар, мадам, – я оставлю вам лампу – европеец, беглец – вы тоже собирались убить плохого человека? – Ума Турман – Касабланка. Неужели Сальма еще здесь?! Надеюсь, что нет, – в комнате слишком тихо. Выждав еще мгновение, я наконец-то открываю глаза. Слава богу, комната пуста. А я заботливо прикрыта одеялом, в которое трансформировался тонкий цветастый ковер. Лампа погашена, она стоит там же, где Сальма поставила ее, кувшин и полотенце тоже на месте, и в стройных рядах флаконов с аргано не произошло никаких изменений. Разница лишь в том, что теперь комната пронизана солнечными лучами, тонкими и острыми, как спицы. Вчера ночью потолок казался мне сплошным, но он совсем не сплошной. Все дело в крошечных дырках, произвольно проделанных в нем, – никакого особого узора они не образуют. |