Онлайн книга «Анук, mon amour…»
|
– И что же делал Ги в морге? Никакого особенного эстетического интереса у него не было, правда? Он ведь не художник, как вы… – Я был удивлен. А потом подумал, что в морг рано или поздно попадает любой человек. И для этого вовсе не обязательно умирать. Все теряют близких. – Вы решили, что Ги Кутарба потерял близкого человека? –Да. – Это произошло в тот день, когда ваш приятель Руфус вытащил пинцетом улитку из трахеи этой женщины? –Да. – Семнадцатого июля? – Да, это был июль. Страшная жара. Руфус жаловался что мощностей его холодильника не хватает. – Ги приходил, чтобы забрать чье-то тело? – Нет. Во всяком случае, никаких разговоров при мне не велось. Да и Руфус обязательно сказал бы мне… – Тогда что он делал в морге? – Не знаю. – Но как-то же он объяснил свое присутствие? – Он сказал, что заблудился. – Довольно странное объяснение. – Мы ведь встретились не в прозекторской… Ги сказал, что навещал знакомого в госпитале, спутал этажи и попал сюда, в морг. – И вы ему поверили? – У меня не было оснований не верить ему. Ги не выглядел смущенным или застигнутым врасплох. – Кого он навещал? – Мало ли кого… Меня это не интересовало. – Что было потом? – Я сказал, что у меня кое-какое дельце в местном морге… – И он предложил составить вам компанию для культпохода к мертвецам? – Это я предложил. А он согласился. Мой замысел тогда только формировался… «Завтраков с Руфусом»… И мне было интересно, что скажет Ги. Мне было особенно интересно, что скажет Ги… – Почему? – Долго объяснять. – Значит, вы не только пили вино и молчали?.. Лжесвидетельство карается законом, Гаэтано. В каждый первый понедельник месяца он приходил ко мне в студию. И тогда мы пили вино и молчали. Других дней и недель это не касалось. В другие дни мы могли поговорить о чем угодно, мы ведь часто сталкивались в офисе «Сават и Мустаки»… Мы могли поговорить о чем угодно – о раковинах, об этой сучке Ингеборг Густаффсон… Но первый понедельник месяца – это ритуал. Понимаете? – С трудом. – Ритуал нельзя нарушать. Иначе… Иначе чистейшее, дистиллированное, утонченное сэппуку превратится в банальное харакири. – А есть разница? – Вы слишком умны для фараона, Бланшар. А разница есть. Ну это как… Даже не знаю… Харакири – это то, что думают о японцах другие. А сэппуку – это то, что японцы сами думают о себе. Сэппуку – всегда ритуал. А харакири – всегда нарушение ритуала. – Но результат один и тот же? – Да. Тут вы меня поймали… – Все равно занятно, хотя слишком много японского. – В чем? – В воздухе. Придется проконсультироваться у знакомой японки. Это вам Ги поведал о разнице в терминах? – Почему Ги? – Мало ли… Может быть, у него тоже была… знакомая японка. У него была знакомая японка? Милашка с раскосыми глазами? – Не знаю. Если и была, то Ги никогда не говорил мне об этом. Он вообще не распространялся о своих женщинах. – А вы и не спрашивали. – Нет. – А мадам Сават? – Все знали, что они любовники. Что с того? – Так это Ги рассказал вам о сэппуку и харакири? – Нет. Потому что знакомая японка была как раз у меня. Работала на показах у Джона Галлиано. – Еще одна ипостась этой вашей… Ингеборг Густаффсон? – Угу. Ингеборг Густаффсон в макияже а-ля «Прощай, Хоккайдо». – А вам не казалось, что мадам Сават старовата для Ги? – У женщин не существует возраста. Если бы я думал по-другому, я бы не был фотографом. Вам этого не понять… – Возможно. Значит, вы вдвоем отправились к Руфусу. – С трудом успеваю за ходом вашей мысли, Бланшар. Да, мы отправились к Руфусу. – И? – И я их познакомил. «Руфус Кассовиц – Ги Кутарба. Ги Кутарба – Руфус Кассовиц». Руфус как раз занимался телом… Марианны. – И что Ги? – А что – Ги? – Он как-нибудь отреагировал? – На Руфуса? – На тело. – Никак. – Никаких эмоций? – Никаких. – И вас это не удивило? – Представьте себе. Я был слишком занят женщиной, чтобы обращать внимание на Ги. – И все-таки… – Ги просто смотрел на нее. Просто смотрел, как смотрят в окно. – Руфус производил вскрытие? – Вскрытие он произвел позже. Когда мы ушли. Но до того, как мы ушли, Ги сказал, что женщина по-настоящему красива. Я сказал, что смерть – лучший визажист. Руфус сказал, что хорошо бы кому-нибудь слетать за пиццей. А женщина и правда была красива. – Что было потом? – Руфус полез ей в рот. Так, в порядке осмотра… Не думаю, что он ожидал увидеть там улиток. Он вытаскивал их по одной, маленьких и побольше. И все они были живы, все одиннадцать штук. Потом Руфус достал двенадцатую – пинцетом из трахеи. Меня едва не стошнило. – А Ги? – Если бы и Ги едва не стошнило, это был бы перебор. Нет, он отреагировал довольно сдержанно. – Не каждый день изо рта покойника выуживают живых улиток… Значит, никакой особой реакции от Ги не последовало? – Почему же… Он посоветовал Руфусу загнать их на птичьем рынке. – Здравая мысль. – Еще бы не здравая. Улитки-то были живы, не давить же их в самом деле… Руфус так и поступил. Отнес на рынок одиннадцать штук, а двенадцатую оставил себе. Ту, что вытащил из трахеи. На память. Она до сих пор живет у него в стеклянной банке. Питается виноградными листьями. Иногда мы с Ги ее навещаем… – Вот как? Это наверняка была идея Ги… – Это была моя идея. Для таких идей Ги недостаточно эксцентричен. – Ясно… Вы виделись с Ги в период между четырнадцатым и двадцать третьим мая прошлого года? – Как я могу помнить? Столько времени прошло… – Но события в морге вы описали достаточно подробно… А между маем и июлем не такая уж большая разница. |