Книга Поступь хаоса, страница 85 – Патрик Несс

Я готов.

Я действительно готов.

Все события последних дней вели меня к этому: чтобы я пришел в церковь, взял нож и защитил то, ради чего не жалко отдать жизнь.

Вернее, ту.

И если уж делать выбор, кто умрет — Аарон или Виола, — то никакого выбора у меня нет, а армия пусть катится к чертям.

Вопщем, я готов.

И всегда буду готов.

Потомушто теперь я знаю, что ему нужно.

— Давай, — шепчу я.

Сначала я вижу ноги Аарона, потом руки: в одной винтовка, другая держится за стенку.

А потом появляется его лицо.

Чудовищное лицо.

Наполовину разорванное, сквозь щеку торчат зубы, на месте носа зияет страшная дыра. Сразу и не поймешь, что это человек.

Но он улыбается.

И вот тут-то на меня накатывает страх.

— Тодд Хьюитт, — спокойно говорит он, бутто здороваясь со старым приятелем.

Я отвечаю громким голосом, прикладывая все силы, чтобы он не дрожал:

— Можешь опустить винтовку, Аарон!

— Неужели? — удивленно говорит он, замечая за моей спиной Виолу. Оглядываться на нее необязательно: она смотрит на Аарона в упор, собрав в кулак всю свою храбрость.

И это придает мне сил.

— Я знаю, что тебе надо, — говорю я. — Догадался.

— Правда, малыш Тодд? — Я чувствую, как Аарон машинально прощупывает мой Шум.

— Жертва не она.

Он молча входит в церковь и быстро оглядывает крест, скамьи, кафедру.

— И не я.

Свирепый оскал Аарона становится еще шире. Рана на щеке рвется дальше и брыжжет свежей кровью.

— Проворный ум — дар Сатаны, — говорит он. Видимо, таким странным образом он признает мою правоту.

Я расставляю ноги чуть шире и не свожу с него глаз: Аарон продвигается к той половине пещеры, где установлена кафедра. То есть ближе к обрыву.

— Это ты, — продолжаю я. — Жертва ты.

Я распахиваю свой Шум как можно шире: и Аарон, и Виола должны увидеть, что я говорю правду.

Потомушто перед моим побегом с фермы Бен успел мельком показать, как мальчики Прентисстауна становятся мужчинами, и почему они больше не разговаривают с другими мальчиками, и как они становятся пособниками всех страшных преступлений…

Мне трудно это произнести…

Но…

Они становятся мужчинами, когда убивают.

Без помощи взрослых, сами, в одиночку.

Все те пропавшие без вести…

Никуда они не пропадали.

Мистер Ройял, мой старый школьный учитель, который однажды перепил виски и застрелился, на самом деле не застрелился. В свой тринадцатый день рождения его убил Сэб Манди: встал и спустил курок на глазах у остальных мужчин Прентисстауна. Мистер Голт, чье стадо перешло к нам два года назад, хотел пропасть без вести. Но мэр Прентисс догнал его и — в полном согласии с законом Нового света — казнил. Правда, сначала он дождался тринадцатого дня рождения своего сына, а уж тот в одиночку замучил мистера Голта до смерти.

И так далее, и так далее. Мальчики убивали мужчин и сами становились мужчинами. Если людям мэра удавалось поймать какого-нибудь беглеца, его припрятывали до очередного дня рождения. А если нет — что ж, тогда они выбирали неугодного им прентисстаунца и объявляли что он пропал без вести.

Жизнь мужчины отдавали в руки мальчика.

Мужчина умирает, мужчина рождается.

Все виновны. Все пособники.

Кроме меня.

— О господи! — слышу я голос Виолы.

— Но я не захотел подчиниться, так? — говорю я.

— Ты был последним, Тодд Хьюитт, — говорит Аарон. — Последним солдатом безупречной армии Господа Бога.

— Бог никакого отношения к вашей армии не имеет, — говорю я. — Опусти винтовку. Теперь я знаю, что мне нужно сделать.

— Но убийца ли ты, Тодд? — спрашивает Аарон, склонив голову набок и все шире растягивая невозможную улыбку. — Может, просто врунишка?

— А ты прочти меня. Прочти — и узнаешь, на что я способен.

Аарон теперь стоит за кафедрой, глядя прямо на меня и протягивая ко мне жадные щупальца своего Шума. Жертвоприношение, слышу я, и божий промысл, и святой мученик.

— Может, ты и прав, малыш Тодд.

И он кладет винтовку на кафедру.

Я сглатываю слюну и стискиваю рукоять ножа.

Но тут он глядит на Виолу и издает тихий смешок.

— Нет уж! — говорит он. — Маленькие девочки такие хитрые!

И непринужденно спихивает винтовку в водопад.

Мы даже не успеваем заметить, как она исчезает.

Но ее больше нет.

Есть только я и Аарон.

И нож.

Проповедник разводит руки в стороны и принимает свою обычную позу. Да-да, он как бутто вновь оказался за кафедрой прентисстаунской церкви: прислоняется к камню, поднимает ладони кверху и воздевает глаза к белой сияющей крыше над нашими головами.

Его губы беззвучно шевелятся.

Он молится.

— Ты сумасшедший, — говорю я.

— Что ты, я блаженный.

— Ты хочешь умереть.

— А вот и нет, Тодд Хьюитт, — говорит Аарон, делая шаг по проходу в мою сторону. — Ключ ко всему — ненависть. Ненависть движет людьми. Ненависть — это огонь, очищающий душу солдата. Солдат должен ненавидеть.

Аарон делает еще шажок.

— Я хочу не просто умереть, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты меня убил.

Я начинаю пятиться.

Его улыбка меркнет.

— Неужто наш мальчик заврался?

— Зачем?! — говорю я, продолжая пятиться. Виола идет со мной, а сверху сияет рисунок Нового света. — Зачем ты это делаешь?! Какой в этом смысл?

— Господь указал мне путь, — отвечает Аарон.

— Мне почти тринадцать лет, — говорю я, — и всю свою жизнь я слушал только мужчин.

— Потому что Господь увещевает через нас.

— Дьявол тоже, — добавляет Виола.

— Ну надо же, оно разговаривает! Это слова соблазна, призванные усыпить…

— Заткнись! — обрываю его я. — Не смей с ней заговаривать.

Пятясь, я уже прошел мимо всех рядов и теперь сворачиваю направо. Аарон следует за мной. Виола тоже. Мы медленно движемся по кругу. Я держу нож перед собой. Все покрывают мелкие брызги. Зал вращается вокруг нас, уступ по-прежнему очень скользкий, а стена воды по-прежнему белая от яркого солнца.