Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
— В конце прошлого месяца. Поверьте, господин губернатор, что в моей усадьбе они пользуются такими благами, каких не могли бы иметь у себя… Даже мой хлев кажется им раем! — В это я верю… А сколько вы платили за десятину земли? — Не знаю. — То есть, — возмутился Сергей Яковлевич, — как это вы не знаете? Вы, собственник надела, не знаете, во что он вам обошелся? Колонист вынужден был признаться: — Дело в том, что перед отправлением в Россию меня вызвали в министерство… — Какое министерство? — Министерство имперских колоний… — Вот как! Ну, и что же? — И предложили во владение русскую землю… — С целью? — С целью насаждения цивилизации… — Но министерство-то — колонизации, а не цивилизации? — Я прибыл сюда как друг. — Верно! — согласился Мышецкий. — Семнадцать друзей вы уже нашли для себя и поселили их в хлеву… Так? Ну а расчет за земельный надел? — Расчет производится помимо меня! Сергей Яковлевич долго сидел молча. — Вы прибыли с семейством? — спросил, наконец. — Безусловно. — Сколько лет вашим сыновьям? — Девятнадцать и двадцать два. — Превосходно! — Мышецкий поднялся из-за стола и перевернул портретик Николая обратно на Вильгельма. — Осенью пусть готовятся: они пойдут на военную службу… — Это невозможно, — произнес немец со слезами в голосе. — Они германские подданные, им надо ехать служить в Саксонию кайзеру… Сергей Яковлевич и сам понимал, что это «невозможно», но злость его была велика, и он просто наорал на немца: — По-моему, невозможно другое! Жить хлебом одной земли, а служить оружием другой… Кстати, — спросил он спокойнее, — кто проводил нарезку участков? — Для этого приезжал Паскаль… — Вас провели! — Мышецкого замутило от подлости. — Паскаль не имеет к земле никакого отношения. Герр Хорзингер совсем раскис (в этот момент он пожалел, что поехал колонизировать Россию, а не Африку). — Боже мой, — прошептал он, — какая ужасная страна… Какие злые люди! — А где вы брали зерно под запашку? — Мы получили его с губернских складов. Господин Паскаль, — замялся вдруг немец. — Но… может, он и к зерну не имеет отношения? — Нет, к зерну-то он имел прямое отношение! Благодарю за пиво: оно действительно очень хорошее… Прямо из степи он отправился на дачу к «болящему» Влахопулову. Говорил, что это преступно нарезать степные участки для колонистов, что это стыдно перед Европой и русской общественностью, что это кабала и прочее. Симон Гераклович слушал его, слушал, потом глянул на Мышецкого оловянными глазами: — Послушайте, князь, а вам-то какое дело до этого?.. А? Тогда Мышецкий кинулся к губернскому жандарму. Сказал, что надобно открыть судебное дело против титулярного советника в отставке Осипа Паскаля, который… — Минутку! — придержал его Сущев-Ракуса. — На основании чего собираетесь вы привлечь Паскаля к суду? — Но, как состоящий по инспекции продовольствия, он не только сгноил зерно в хлебных магазинах! Он, подлец, еще и разбазарил его для немецких колонистов. И как раз тогда, когда в губернии мужики пухнут с голоду… Аристид Карпович возразил спокойно: — Паскаль не виновен. Да, не виновен… Ибо выдать под яровые зерно (причем, отборное — белотурку) распорядился не кто иной, как сенатор Мясоедов, ревизовавший губернию. Это был сильный удар, но Мышецкий выпрямился. — Тогда, — ответил с ожесточением, — пусть передохнут мужики в северных уездах, но я поставлю на своем: я запашу и засею пустоши на юге губернии! В ответ тонко усмехнулся всепонимающий жандарм. — К чему угрозы? — спросил он деликатно. — Дорогой Сергей Яковлевич, вы же совсем не желаете, чтобы мужики дохли… И вы уже просили Мелхисидека открыть закрома. — А вы уже знаете? — Конечно. — Я был вынужден сделать это, но расплачиваться… — Да, да! Конкордия Ивановна пока расплатится натурой, но, смотрите, как бы и вам не пришлось платить ей тем же! — Вы думаете? — Не огорчайтесь, князь. Госпожа Монахтина — женщина деловая. Идите спокойно домой. Там уже приготовлена для вас петелька — только просуньте в нее голову, и хлеб вам будет!.. Так и случилось. Сергей Яковлевич вернулся домой, где его поджидала записочка от Конкордии Ивановны: «Милый князь, я была у преосвященного. Хлеб у вас будет. Взамен архиепископ просит на 20 лет в аренду под монастырские доходы пресное озеро Байкуль со всеми рыбными тонями и покосами вокруг него. Завтра утром я жду вас, князь, у себя. Всегда ваша К. И.». Об этом озере говорил и еврейский «шульц». Сергей Яковлевич раскатал каргу и нашел на ней глубокую полоску озера Байкуль — окрестности этого водоема были едва ли не самым лакомым куском в Уренской губернии. — Ах ты старый сластена! — сказал он. — Тебе захотелось копченой рыбки?.. Он снова взял записку и повертел ее в руках. Не верилось: эта женщина ничего для себя не просила. Так что с петлей жандарм поторопился! 3 Утром его навестил на дому Кобзев. — Прибыли первые три тысячи, — сказал он. — Река вскрылась? — Нет. Но старожилы утверждают, что лед скоро тронется… Вы поедете со мною на Свищево поле? Сергей Яковлевич состроил гримасу: — Сегодня нет. Ну их… еще насмотрюсь! Он велел подать второй прибор к завтраку (последнее время Мышецкий кормился отдельно от семейства, чтобы не засиживаться за столом в пустопорожних разговорах). — Я вчера выезжал в степь, — поделился он. — И посетил хутора колонистов. — Какое же вынесли вы впечатление от немцев? — Немцы как немцы. Ничего особенного… Но, поймите меня верно, Иван Степанович: я ощутил вдруг в них какую-то скрытую угрозу. — Угрозу? Но — для кого? — Для себя, для вас. Для русского мужика, вообще — для России… Честно говоря, у меня даже опустились руки! Это не просто хутора, это форты, способные выдержать затяжную осаду… Кузены моей жены выписывают одну берлинскую газетенку! Вот я хочу показать вам, что пишут немцы о наших пустующих землях… Он дал прочесть Кобзеву статейку, в которой было написано черным по белому следующее: |