Онлайн книга «Баязет»
|
— Да нет, пинка только под зад получил… тащи новое колесо, давай лафет подымать будем! .. В городе грозно бухали барабаны, скрипуче выли рога — передвижение турецких и курдских таборов продолжалось. С фасов было хорошо видно, как угоняются по Ванской дороге группы скота, тащатся длинные караваны верблюдов и буйволов, впряженных в арбы, шагают куда-то женщины и дети. Старик Хренов закрестился: — Никак, покаялся турка? На богомолье пошел.. Ватнин, раздувая широкие ноздри, стоял на самом краю фаса, жадно всматривался в непривычную сутолоку города. Вокруг есаула жужжали турецкие пули, и Трехжонный крикнул: — Сойди вниз, сотник! Стреляют… — Я и сам вижу, да лень слезать. — Да ведь пулями стреляют! — Вестимо, не огурцами… — Есаул спокойно досмотрел эту картину сумятицы в стане врага, спустился в каземат. — Ну, станишные! Бочку чихиря ставлю, если ошибся… А выходит по всему так, что переполох у турка великий! Не иначе как подмога идет… Неожиданно прекратился обстрел цитадели, и санитары с мортусами разнесли, согласно правилу, по местам очередные жертвы: раненых — на перевязки, мертвых — на погребение. Близился полдень, жара усиливалась, камни дышали жаром. Земля трескалась под лучами солнца, и люди дивились на персов: — Ну и народ! Жужжат себе, знай, и даже пить не просят! Караганов встретил во дворе Штоквица, ругавшего ездовых. — Подумайте, — поделился он с поручиком, — совсем уж распустились… Спали и не слышали, как у ник лошадь зарезали. Чиркнули по шее в самую жилу и. конечно, выпили кровь. Я зашел, вижу — лежит конь словно тряпка! Карабанов приложил руку к фуражке: — Какие будут у вас ко мне приказания на сегодня? — Только одно — выстоять! — Постараюсь, капитан… Он повернулся, чтобы идти к своей сотне, и в этот момент тягуче и торжественно прокричали с минарета: — На-а-аши-и… иду-ут! .. 3 Давя друг друга в тесных переходах, хохоча и плача от счастья, кинулись защитники Баязета к северным бойницам, чтобы посмотреть, хоть глазком одним глянуть. — Наши! Братцы, наши идут! .. Ватнин схватил в обнимку священника: — Батька, то наши, сердцем чуял! Отец Герасим грубо и раздраженно выругался: — Не верю уж… То видение лишь одно бесовское, какое в пустынях бывает. Бредите вы все! И солдат Потемкин тоже бранился: — Головопятые вы! Эка, обрадовались… Да откуда нашим-то быть? Тер-Гукасов, сами знаете, армян в горы увел.. Исмаил-хан опять появился среди двора на своем Карабахе, и нервный жеребец, горячась, торопливо выкатывал из-под хвоста круглые катыши. Штоквиц рвал за ворот трубача. — Играй! — орал он. — Гуди «зорю»! Трубач от волнения не мог отдышатся: — …Час… час… сей-час… Ой, не могу! Комендант в исступлении затряс его, словно грушу: — Играй, зараза… Бей сигнал! Клюгенау отобрал у горниста трубу: — Оставьте парня. Когда-то я неплохо играл на флейте… Барон вскинул горн к губам, и над головами людей, через фасы крепости, прорываясь через залпы, поплыл восторженный сигнал «зори». — Так надо? — спросил Клюгенау, возвращая трубу. — Дюже хорошо, ваше благородие. Именно так. Прошло какое-то время, и вот из-за гор, переплывая над вражеским станом, над хвостатыми бунчуками и курдскими пиками, вернулась ответная «зоря». Сомнений больше не было. — Наши! — сказал Потемкин. И священник заплакал: — Господи, грешен я… столько душ загубил! .. А возле бойниц и окон было не протолкнуться. Карабанов, насев на чьи-то плечи, разглядывал дальние отроги, по которым спускалась, в пыли и грохоте, колонна русского отряда. Кто-то лез к окну прямо между его ног. Но вот турки опомнились, и рядом стоявший парень отлетел назад, хватаясь руками за изуродованное лицо: — Ой, мамоньки… Ой, беда! Но радость есть радость, и ничто не могло испортить ее в этот день. — Как вы думаете, — сияя глазами, спросил юнкер Евдокимов коменданта, — сколько им времени понадобится, чтобы дойти до крепости? — Думаю, через час они будут здесь. — Так давайте открывать ворота. Пойдем навстречу! — Подтяните пояс, — ответил Штоквиц. — Где ваши погоны, юнкер? Если нечем пришить, так носите их в зубах… И не говорите глупостей: вас начнут бить вот с этого места, и юшка из вашего носа будет тянуться до самых гор! Завидев приближение русских, турки, быстро собираясь в густые толпы и поблескивая издалека оружием, спешили навстречу бою. Повсюду скакали всадники, из ущелий тянуло грохотом оркестров, табор за табором смыкались возле старого редута. Фаик-паша готовился дать генеральное сражение. — Очень хорошо, — сказал Потресов Штоквицу. — Начиная с шестого июля мы еще не видели более удачной цели… Снарядов у нас мало, но попробуем. — Куда майор? — Тысяча триста сажен, — ответил Потресов. — Накрыть редут, и заодно проверим, провалится ли потолок во дворце. Штоквиц сложил в рупор ладони и прокричал в пальбе и грохоте перестрелки: — Четверть ведра ставлю! — В редут, в редут, — раздались голоса. — Слышите, — повторил Штоквиц, — четверть ведра! — Братцы, на радостях упьемся! Штоквиц радостно захохотал: — Болваны! Воды, а не водки… Четверть ведра! Потресов поднялся по лестнице. Прошел в комнату, где, присев на низком лафете, торчало орудие. Подкатили заряды, пробанили на всякий случай ствол — пфук-пфук, зарядили. — Эх, нет Кирюхи Постного! — сокрушался фейерверкер. — Наводи, — ответил майор, и кто-то тронул его за локоть. — Уйдите, барон, уйдите отсюда! Клюгенау помог сдвинуть станину: — Не надо гнать меня. Будем падать вместе… — Готова! — крикнул фейерверкер. — Отойди… — Потресов скинул фуражку, мелко и часто перекрестил орудийный хобот. — Можно, — сказал, — пали… В дымном обвале выстрела, корежа настил пола тормозными крючьями, откачнулась назад хоботина орудия. В зловонии пороха замелькали лица канониров, что-то треснуло, что-то закачалось. Но сооружение выстояло, и пушка, тихо пошипывая, уже поглощала второй заряд. |