Онлайн книга «Тайный орден»
|
— Выйдите все. Время дорого. — Проговорил герцог, повторяя слова странника, и сам первым направился к выходу. — Нет. Ты один должен остаться. Только ты один. — Тихо, но твердо сказал странник, положа герцогу на плечо руку. И от руки пилигрима шло необычное сильное тепло, наполняя тело герцога удивительной легкостью. Тогда герцог впервые заглянул этому человеку в глаза, и ему показалось, что глаза странника из своей глубины излучают теплый огонь, на который хотелось смотреть и смотреть. Взгляд этих глаз завораживал, словно приковывая к себе. Как будто две широкие дороги, сходясь в одну, уходили куда-то вдаль сквозь голубые глаза монаха. И, странное дело, там, в глубине глаз странника, Готфрид увидел себя самого, исхудавшего, оборванного, в одном лишь, забрызганном кровью, исподнем, бредущего босиком на фоне странных зданий неизвестного города с безумным выражением глаз и с окровавленным мечом в руке. Видение было необычайно четким и поглотило Готфрида целиком, так, что все мысли его остановились. Ибо в тот момент он почему-то точно знал, что видит свое будущее. Ему казалось, что несколько минут он простоял как вкопанный, сосредоточившись на открывшемся ему видении, не в силах сдвинуться с места. Он даже не заметил, как все люди, бывшие в зале, покинули помещение, и как он сам, вместе с пилигримом, прошел в соседнюю комнату и оказался за драпировками перед постелью Иды Бульонской. Накрытая теплыми меховыми пледами, умирающая лежала на спине неподвижно, лишь хриплое прерывистое дыхание говорило о том, что эта женщина все еще жива. Ее лицо, когда-то красивое, теперь более всего напоминало желтый восковой слепок. — Встань в головах своей матери и проси Господа о помощи. — Властно сказал монах. — Я давно потерял веру в него. — Тихо произнес герцог. — Тогда призови на помощь всю свою любовь к матери. Думай о ней и не мешай мне. От этого целителя, завораживающего взглядом, Готфрид ожидал сейчас любых способов лечения, каких угодно чудодейственных пиявок, трав, микстур и мазей, но то, что произошло, в ожидания герцога никак не укладывалось. Незнакомец вплотную приблизился к постели больной и, вытянувшись во весь свой высокий рост, распростер над ней руки ладонями вниз. Сначала он как бы ощупывал что-то в воздухе, а затем, закатив глаза, запел странную молитву на неизвестном языке. В молитве этой преобладал звук «О», переходящий в звук «М». Никогда прежде герцог не слышал подобного пения. Целитель пел молитву таким низким гортанным голосом, и такой мощью был наполнен этот голос, что задрожал весь воздух в комнате, мало того, явственно задрожали все камни стен, пола и потолка. Готфриду, человеку вовсе не робкому, не однажды уже смотревшему прямо в глаза смерти, стало страшно, и возникло сильнейшее желание выбежать из спальни, но, непрерывно думая о матери, и всей душой желая ей исцеления, он преодолел свой страх и продолжал наблюдать за действиями пилигрима. Тот, между тем, повернул ладони вверх и, о чудо, с закопченных камней арочного потолка в руки монаху потекли струйки золотистого света. Крохотные язычки золотистого пламени выходили из камня и накапливались в воздухе между руками странника, свиваясь в ослепительно яркий клубок золотого огня. И вид этого огненного сгустка, висящего без опоры, поражал герцога. Монах продолжал петь свою молитву, и камни башни по-прежнему дрожали, а сгусток пламени все увеличивался. Наконец, странник напрягся, и, казалось, тело его натянулось как струна: тронь и зазвенит. В этот момент он больше напоминал каменную статую, нежели человека. Но вот, пилигрим повернул ладони навстречу друг другу, и огненный шар между его руками начал вращаться и засветился настолько ослепительно, что герцог невольно зажмурил глаза. Но, к удивлению Готфрида, он и закрытыми глазами продолжал так же явственно видеть происходящее. Невероятный золотой свет слепил его мозг, прожигая, казалось, все его существо насквозь. Огненный шар в руках монаха теперь вращался так стремительно, что превратился в вихрь пламени. Внезапно странник прекратил петь свою, сотрясающую стены, молитву, и повернул ладони вниз. И Готфрид увидел, как огненный вихрь устремился вниз и вошел в тело его матери. Страшная судорога исказила ее лицо, все члены ее задергались, и герцогу показалось, что она умирает в ужасной агонии. Но тут герцог заметил, как черная текучая тень вытекла из-под больной на пол и быстро исчезала в щелях между каменных плит пола. Затем волны золотого света пробежали по телу его матери, и она затихла, а дыхание ее сделалось ровным. Волшебный свет погас, и в комнате снова наступил полумрак, рассеиваемый тусклым пламенем камина и единственной свечей, зажженной перед большим серебряным распятием в углу. Монах опустил руки и, покачнувшись, грузно сел в ногах больной. — Кончились мои силы, — произнес он, и голос его звучал глухо и слабо, и это был голос сильно вымотанного человека. Только тогда герцог снова обрел дар речи: — Что с ней? — Спросил герцог о матери. — Она теперь просто спит. Скоро она проснется здоровой. Но слабость оставит ее лишь через несколько недель. — Кто вы, странник? Вы волшебник, вроде Мерлина? Или вы из рода Нибелунгов, о которых ходят легенды? Как вы держите пламя голыми руками? Кто дал вам власть над миром огненным? Может, вы демон? — Тихо спросил Готфрид, садясь рядом с монахом. — Я тот, кто пришел помочь именем Иисуса Христа и Отца Его Господа Бога. — Был ответ. — Но я не верю… не верил в Бога. — Зато Бог верил в тебя, сын мой. И раз ты сейчас видел свет в руках моих, то путь служения Ему не закрыт для тебя. Иначе ты либо ничего не узрел, либо не выдержал бы этого света. Ибо то, что ты видел, есть Свет Господа и не всем дано |