Онлайн книга «Великолепная Гилли Хопкинс»
|
— Вроде… — Сколько там было? — Что-то около тридцати… — Не делай из меня дуру. Сколько? — Сорок четыре доллара, — жалобно сказала Гилли. — Так вот, ты должна немедленно вернуть их. — Не могу. Троттер стояла и не сводила с нее глаз до тех пор, пока Гилли не сказала: — Пять долларов я отдала Агнес Стоукс. — Так прямо и отдала? Гилли кивнула. — Что ж, — глубокий вздох, — одолжу тебе пять долларов для мистера Рэндолфа, потом отработаешь. Возвратить деньги мистеру Рэндолфу оказалось легче, чем можно было ожидать. Старик, казалось, и не подозревал, что у него за книгами лежали какие-то деньги. А может, просто забыл об этом, или их положила туда его покойная жена, которая умерла задолго до Мэлвина, мужа Троттер. Как бы там ни было, в присутствии неумолимой Троттер Гилли возвратила старику сорок четыре доллара; он выслушал ее нечленораздельные объяснения без негодования и неуместного любопытства, с поразительным достоинством. — Благодарю вас, — сказал он, но на этот раз не повторил слов благодарности. Он положил деньги в карман, слегка потер ладони и протянул руку, чтобы его повели ужинать. Гилли чуть помедлила — она ждала нотации, если не от него, то уж наверняка от Троттер. Но оба молчали; тогда она взяла мистера Рэндолфа не за локоть, как обычно, а за руку, как бы выражая этим свою благодарность. Троттер и понятия не имела ни о минимальной оплате труда, ни о законах, запрещающих детский труд. В кухне она вывесила такой прейскурант: Мытье посуды и уборка кухни — 10 центов Уборка пылесосом внизу — 10 центов Мытье и уборка обеих ванн и уборных, включая мытье полов — 10 центов Протирка мебели от пыли — 10 центов Помощь Уильяму Эрнесту в приготовлении домашних заданий, один час — 25 центов Теперь Гилли стала проводить много времени с Уильямом Эрнестом. Она сделала несколько открытий. Как выяснилось, мальчик совсем не такой тупица. Если быть терпеливой и не давить на него, он до всего доходил сам, но стоило насесть на него, он тут же смущался, а когда его высмеивали, поднимал руки, будто защищал голову от удара. Наконец до Гилли дошло: мальчик в самом деле боится, что его будут бить за каждую ошибку. Так вот почему Троттер сдувает с него пылинки, словно он может рассыпаться от любого шума, вот почему набрасывается как волчица на каждого, кто подтрунивает над ним. Но она этому потакать не будет. Уильям Эрнест — не старинная чашка из китайского сервиза миссис Нэвинс. Это мальчишка, приемный ребенок — только и всего. И если он не закалится — что же будет, когда Троттер перестанет кудахтать над ним? Гилли спросила его: — А что ты делаешь, если тебя ударят? Его прищуренные глазки испуганно забегали за стеклами очков. — Я не собираюсь тебя бить, просто хочу узнать, что ты делаешь в таких случаях? Он засунул указательный палец в рот и стал грызть ноготь. Гилли вытащила палец из его рта и посмотрела на руку с обкусанными ногтями. — Рука как рука. Все нормально. Скажи, а тебе никогда не хотелось дать сдачи? Широко раскрыв глаза, он покачал головой. — Так и будешь всю жизнь козлом отпущения? Он опустил голову. Палец снова оказался во рту. — Послушай, Уильям Эрнест, — хрипло прошептала она, наклонившись к самому его уху, — я научу тебя давать сдачи. Бесплатно. И когда какой-нибудь здоровенный парень начнет приставать к тебе, ты покажешь ему, где раки зимуют… Мальчик вынул палец изо рта и недоверчиво уставился на нее. — Ты слышал, как я однажды отлупила семерых мальчишек? Одна против семерых. Он почтительно кивнул. — Так вот, я научу тебя, как это делается. Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! — ее кулак нанес семь воображаемых ударов. — Бабах! — тихо повторил он, неуверенно сжал кулак и нанес слабый удар в пустоту. — Прежде всего, если кто-нибудь заорет на тебя, никогда не поднимай руки вверх, — она передразнила его, — не веди себя так, будто думаешь, что тебя убьют на месте. — Бабах! — он неуверенно ткнул маленьким кулачком перед собой. — Нет, начинать надо с другого. Может, тебя вовсе и не собираются бить. Первым делом — глубокий вдох, — она глубоко вдохнула воздух и подождала, пока он сделает то же, — ребра проступили под его рубашкой, — а потом орешь во все горло: «Проваливай отсюда к чертовой матери!» Не успела она до конца произнести эту фразу, в дверях, как карающий меч, появилась Троттер. — Ну, ладно, ладно, — сказала Гилли, — «к чертовой матери» можно и не говорить. Главное — это… — Что вы здесь делаете, дети? Я думала, я тебе плачу, Гилли, чтоб ты помогала Уильяму Эрнесту читать. — Нет. Мы занимаемся этим в свободное время. Бесплатно. Троттер с тревогой посмотрела на Уильяма Эрнеста. Он поднялся на цыпочки, сжал кулаки, зажмурил глаза, сделал глубокий вдох и заорал: — Проваливай отсюда к чертовой матери! — Потом повернулся к Гилли и улыбнулся. — Ну, как, нормально? — В присутствии Троттер «к чертовой матери» лучше не говорить. Для начала — нормально. — Гилли… — сказала Троттер. — Послушайте, Троттер, должен же он, наконец, научиться защищать себя. И здесь, черт побери… Здесь я — лучший учитель. Троттер остановилась в дверях, словно не зная, что же ей делать дальше. Малыш подошел к ней, поднес кулак к ее массивной груди, сделал глубокий вдох и пропищал: — Проваливай отсюда! В глазах женщины появились слезы. Она протянула к нему руки и неуклюже, по-медвежьи обняла его. — Я просто тренируюсь, Троттер. Это я не тебе сказал. — Знаю, Уильям Эрнест, знаю, детка, — ответила она. — В этом мире он должен научиться защищать себя, Троттер. Женщина вытерла передником лицо и шмыгнула носом: — Неужто я не понимаю, детка? — Она погладила мальчика и выпрямилась. — Может, пойдете во двор? Не хочу я все это слышать. — Пошли, Гилли! — Уильям Эрнест обошел Троттер и направился к заднему крыльцу. — Бабах! — тихонько выкрикивал он, идя по коридору. — Я не собираюсь делать из него задиру, — сказала Гилли, — просто я хочу, чтобы он мог постоять за себя. Не может же он прятаться за вашу спину всякий раз, когда кто-нибудь не так посмотрит на него. — Конечно. — Даже родные матери не опекают своих детей всю жизнь. А вы только приемная. |