Книга Герцог и я, страница 25 – Джулия Куин

— И в чем он заключается? Объясните, пожалуйста. — Не услышав ответа, объяснила сама:

— В том, что он прямо противоположен принципу женщины. Да? Во всем, начиная с анатомии…

Он беспомощно огляделся.

— Где ваш старший брат, черт его подери? Или, на худой конец, мама? Вы слишком дерзки. Кто-то из них должен вас остановить.

Дафна с искренним недоумением смотрела на него.

— Что с вами, милорд? Вы еще будете иметь удовольствие повидать Энтони. Впрочем, удивляюсь, что его нет до сих пор. Возможно, отдыхает после лекции, которую закатил мне вчера поздно вечером.

— О чем же?

— О, пустяки. Всего лишь о ваших грехах и недостатках.

— Ну, насчет недостатков, уверен, он сильно преувеличил.

— А насчет грехов?

— Тоже.

Однако голос его звучал уже не так уверенно. За что он и удостоился еще одной улыбки.

— Преувеличил или нет, — сказала Дафна, — но Энтони подозревает, что у вас что-то на уме.

— У всех что-то на уме. Если, конечно, он имеется.

Дафна, по всей видимости, оценила некоторую игру слов, однако посчитала нужным уточнить подозрения Энтони:

— Он считает, вы задумали что-то отвратительное.

— Я всегда любил задумывать нечто подобное. — Саймон уже обрел прежнюю легкость тона.

— Что же, например?

— Это моя тайна.

Дафна нахмурилась.

— Кстати, о тайнах, — сказала она. — Думаю, нам следует рассказать Энтони о том, что мы задумали.

— Для чего, собственно? Чтобы он прочитал вам еще одну лекцию?

Она не могла не согласиться, что Саймон прав. Не нужны ей лишние поучения и нотации! И так от них голова пухнет!

— Решайте сами. Оставляю все на ваше усмотрение, — сказала она.

Это ему понравилось.

— Дорогая Дафна… — начал он и увидел, как от удивления у нее слегка раскрылись губы. — Дорогая Дафна, — повторил он уверенно, — полагаю, вы не станете принуждать меня обращаться к вам с прежней официальностью — «мисс Бриджертон»? После всего, что между нами было, — добавил он со значением.

— У нас ровно ничего не было, ужасный вы человек, — не могла не рассмеяться она. — Но тем более можете называть меня по имени.

— Прекрасно. — Он снисходительно поклонился. — А вам я милостиво разрешаю называть меня «ваша светлость».

Она с улыбкой ударила его по руке.

— Хорошо, — согласился он. — Я понял, что вы хотели сказать. Тогда «Саймон», если посмеете.

— Посмею, — заверила она.

— Что ж, — он наклонился к ней, она увидела совсем близко его горячие, такими они показались, зрачки, — мне просто не терпится услышать, как вы произносите мое имя.

У нее было ощущение, что он говорит о чем-то другом, не только об имени, но не была твердо уверена, что это чувство ее не обманывает. Какая-то жаркая волна охватила ее лицо, руки, и невольно она попятилась и отгородилась спинкой кресла.

— Какие красивые цветы вы принесли.

Он слегка прикоснулся к букету кончиками пальцев.

— Голландцы умеют выращивать их.

— Чудесный букет!

— Но он не для вас.

— Что?

— Он для вашей матери.

— Ах, как умно и дипломатично, Саймон! — На имени она сделала ударение. — Мама просто растает от удовольствия. Но вам это не сулит ничего хорошего.

— Отчего же?

— Ваша любезность только утвердит ее в мысли, что вас нужно быстрее тянуть к алтарю. И станет это делать с упорством десяти матерей.

— Боже, тогда возьмите букет себе!

— Теперь уже нет!.. Насколько понимаю, мама и без букета доверяет вам больше, чем кому бы то ни было. Так надолго она еще не оставляла меня с мужчинами. Кроме братьев, конечно.

— Неужели?

— Во всяком случае, время от времени подходила к дверям.

— Возможно, и сейчас стоит там?

Дафна повернула голову, прислушалась.

— Нет, я бы слышала стук ее каблуков. — Она снова подняла на него глаза. — Но прежде чем она вернется, хочу поблагодарить вас.

— За что, если не секрет?

— Ваш замысел хорошо действует. По крайней мере в мою пользу.

— Уже? Каким образом?

— Разве вы не заметили, сколько кавалеров пожаловало сегодня ко мне чуть ли не с утра?

Он скрестил руки на груди, насмешливо улыбнулся:

— Я с трудом сосчитал их.

— Такого наплыва никогда не было. Мама просто раздулась от гордости! Даже Гумбольдт, наш дворецкий, сиял. Я с рождения не видела улыбки на его лице. Ой, смотрите, у вас намок сюртук! Это от цветов. Вы их слишком сильно прижимали.

Она непроизвольно приблизилась, прикоснулась к его одежде, желая стряхнуть водяные капли. И тут же отпрянула, поняв, что делает не то, ощутив сквозь ткань жар и силу его тела.

«Господи, какой жар там, под сорочкой!»

Она залилась румянцем до самой шеи.

На губах Саймона появилась его очаровательно-противная улыбка.

— Отдал бы все свое состояние, — негромко произнес он, — чтобы разгадать, о чем вы сейчас подумали.

Дафна вспыхнула еще больше (если это было возможно) и даже раскрыла рот, чтобы дать отпор наглецу, но, к счастью, в этот момент в комнату вплыла леди Бриджертон.

— Прошу простить, что так надолго оставила вас! — воскликнула она. — У этого Косина лошадь потеряла подкову, и я, конечно, сопроводила его в конюшню и помогла отыскать конюха и этого… как его… кузнеца.

Слушая речь матери, Дафне оставалось только безмерно удивляться, ибо за всю свою жизнь она не помнила, чтобы нога леди Бриджертон переступала порог конюшни.

— Вы исключительно доброжелательная хозяйка, — сказал Саймон, вновь подхватывая букет и вручая ей. — Это для вас. Извините, что не успел раньше.

— Мне? Вы говорите правду?

Что-то трогательно-детское было в ее возгласе, в расширившихся глазах, из чего Дафна сделала запоздалый вывод, что, видимо, многие годы никто не дарил цветов ее матери. Даже покойный супруг. Бедная мама, она давно уже забыла, что когда-то была женщиной. Вернее, другие, и в первую очередь ее дети, забыли об этом.

— Не знаю, что и сказать вам, ваша светлость… — Вайолет все еще не могла успокоиться.

— Попробуй просто сказать «спасибо», мама, — посоветовала Дафна, смягчив очередную колкость теплой улыбкой.

— Ох, Дафна, ты гадкая девчонка! — Вайолет шлепнула ее по руке.