Онлайн книга «Обрыв»
Марфенька прижалась к печке и глядела на обоих, не зная, что ей сказать. Бабушка отодвинула от себя все книги, счеты, гордо сложила руки на груди и стала смотреть в окно. А Райский сел возле Марфеньки, взял ее за руки. — Скажи, Марфенька, ты бы хотела переехать отсюда в другой дом, — спросил он, — может быть, в другой город? — Ах, сохрани боже: как это можно! Кто это выдумал такую нелепость!. — Вон кто, бабушка! — сказал Райский, смеясь. Марфенька сконфузилась, а бабушка, к счастью, не слыхала. Она сердито глядела в окно. — Ведь у меня тут все: сад, грядки, цветы… А птицы? Кто же будет ходить за ними? Как можно — ни за что… — Ну, вот бабушка хочет уехать и увезти вас обеих. — Бабушка, душенька, куда? Зачем? Что это вы затеяли? — бросилась она ласкаться к бабушке. — Отстань! — сердито оттолкнула ее бабушка. — Ты не хотела бы, Марфенька, не правда ли, выпорхнуть из этого гнездышка? — Нет, ни за что! — качая головой, решительно сказала она. — Бросить цветник, мои комнатки…как это можно! — И Верочка тоже? — Она еще пуще меня: она ни за что не расстанется с старым домом… — Она любит его? — Она там и живет, там ей только и хорошо. Она умрет, если ее увезут, — мы обе умрем. — Ну, так вы никогда не уедете отсюда, — прибавил Райский, — вы обе здесь выйдете замуж, ты, Марфенька, будешь жить в этом доме, а Верочка в старом. — Слава богу:зачем же пугаете? А вы где сами станете жить? — Я жить не стану, а когда приеду погостить, вот как теперь, вы мне дайте комнату в мезонине — и мы будем вместе гулять, петь, рисовать цветы, кормить птиц: ти, ти, ти, цып, цып, цып! — передразнил он ее. — Ах, вы злой! — сказала она. — Я думала, вы не успели даже разглядеть меня, а вы все подслушали! — Ну, так это дело решенное: вы с Верочкой принимаете от меня в подарок все это, да? — Да… братец… — весело сказала она и потянулась было к нему. — Не сметь! — горячо остановила бабушка, до тех пор сердито молчавшая. Марфенька села на свое место. — Бесстыдница! — укоряла она Марфеньку. — Где ты выучилась от чужих подарки принимать? Кажется, бабушка не тому учила; век свой чужой копейкой не поживилась… А ты не успела и двух слов сказать с ним и уж подарки принимаешь. Стыдно, стыдно! Верочка ни за что бы у меня не приняла: та — гордая! Марфенька надулась. — Сами же давеча… сказали, — говорила она сердито, — что он нам не чужой, а брат, и велели поцеловаться с ним; а брат может все подарить. — Это логично! Против этого спорить нельзя, — одобрял Райский. — Итак, решено: это все ваше, я у вас гость… — Не бери! — повелительно сказала бабушка. — Скажи: не хочу, не надо, мы не нищие, у нас у самих есть имение. — — Не хочу, братец, не надо… — начала она с иронией повторять и засмеялась. — Не надо, так не надо! — прибавила она и вздохнула, лукаво поглядывая на него. — Да уж ничего этого не будет там у вас, в бабушкином имении, — продолжал Райский. — Посмотри! Какой ковер вокруг дома! Без садика что за житье? — Я садик возьму! — шепнула она, — только бабушке не го-во-ри-те… — досказала она движениями губ, без слов. — А кружева, белье, серебро? — говорил он вполголоса. — Не надо! Кружева у меня есть свои, и серебро тоже! Да я люблю деревянной ложкой есть… У нас все по-деревенски. — А эти саксонские чашки, эти пузатые чайники? Таких теперь не делают. Ужели не возьмешь? — Чашки возьму, — шептала она, — и чайники, еще вон этот диванчик возьму и маленькие кресельца, да эту скатерть, где вышита Диана с собаками. Еще бы мне хотелось взять мою комнатку… — со вздохом прибавила она. — Ну, весь дом — пожалуйста, Марфенька, милая сестра… Марфенька поглядела на бабушку, потом, украдкой, утвердительно кивнула ему. — Ты любишь меня? да? — Ах, очень! Как вы писали, что приедете, я всякую ночь вижу вас во сне, только совсем не таким… — Какие же? — Таким румяным, не задумчивый, а веселым; вы будто все шалите да бегаете.. — Я ведь такой иногда бываю. Она недоверчиво покосилась на него и покачала головой. — Так возьмешь домик? — спросил он. — Возьму, только чтоб и Верочка старый дом согласилась взять. А то одной стыдно: бабушка браниться станет. — Ну, вот и кончено! — громко и весело сказал он, — милая сестра! Ты не гордая, не в бабушку! Он поцеловал ее в лоб. — Что кончено? — вдруг спросила бабушка. — Ты приняла? Кто тебе позволил? Коли у самой стыда нет, так бабушка не допустит на чужой счет жить. Извольте, Борис Павлович, принять книги, счеты, реестры и все крепости на имение. Я вам не приказчица досталась. Она выложила перед ним бумаги и книги. — Вот четыреста шестьдесят три рубля денег — это ваши. В марте мужики принесли за хлеб. Тут по счетам увидите, сколько внесено в приказ, сколько отдано за постройку и починку служб, за новый забор, жалованье Савелью — все есть. — Бабушка! — Бабушки нет, а есть Татьяна Марковна Бережкова. Позвать сюда Савелья! — сказала она, отворив дверь в девичью. Через четверть часа вошел в комнату, боком, пожилой, лет сорока пяти мужик, сложенный плотно, будто из одних широких костей, и оттого казавшийся толстым, хотя жиру у него не было ни золотника. Оп был мрачен лицом, с нависшими бровями, широкими веками, которые поднимал медленно, и даром не тратил ни взглядов, ни слов. Даже движений почти не делал. От одного разговора на другой он тоже переходил трудно и медленно. Мысленная работа совершается у него тяжело: когда он старается выговорить свою мысль, то помогает себе бровями, складками на лбу и отчасти указательным пальцем. Он острижен в скобку, бороду бреет редко, и у него на губах и на подбородке почти всегда торчит щетина. — Вот помещик приехал! — сказала бабушка, указывая на Райского, который наблюдал, как Савелий вошел, как медленно поклонился, медленно поднял глаза на бабушку, потом, когда она указала на Райского, то на него, как медленно поворотился к нему и задумчиво поклонился. — Ты теперь приходи к нему с докладом, — говорила бабушка, — он сам будет управлять имением. Савелий опять оборотился вполовину к Райскому и исподлобья, но немного поживее, поглядел на него. — Слушаю! — расстановисто произнес он, и брови поднялись медленно. — Бабушка! — удерживал полушутя, полусерьезно Райский. |