Книга Олимпия Клевская, страница 130 – Александр Дюма

Из этого следует, что мадемуазель де Нель, выходя замуж, здраво оценивала как достоинства, так и недостатки своего супруга.

Она прекрасно сознавала, что в его привязанности к ней нет иных оснований, кроме тщеславия и рассудочных соображений; однако, доверяя своим достоинствам и зная себе цену, она надеялась превратить эту любовь по расчету в разумное основание любви.

Иные женщины умеют быть терпеливыми и поступают правильно: они понимают, что их счастье — вопрос времени и что не сегодня, так завтра настанет день, когда их должным образом оценят.

К несчастью для г-жи де Майи, в те времена пылкому мужчине требовалась исполненная достоинств возлюбленная, а не прекрасная жена. Супруга казалась графу излишне меланхоличной, склонной к задумчивости, обидчивой. К тому же она была чрезмерно углублена в себя, слишком строго соблюдала этикет и не располагала большим приданым.

Таким образом, он не считал себя обремененным семейными заботами, а тем более — попечением о собственной супруге.

Как только граф женился, он заметил одно обстоятельство, возможности которого даже подозревать не мог: собираясь спокойно позволить себя обожать, он почувствовал, что от него самого ждут обожания. А мужчины зачастую готовы простираться у ног любовниц, но жен хотели бы видеть коленопреклоненными у своих собственных ног. Убедившись, что и у себя дома ему приходится упражняться в обходительности так же, как в Версале, Майи заскучал.

Он сожалел о непостоянстве, расточительных тратах и секретах холостой жизни; той частью сокровищ сердца и ума, какую жена показала ему, граф скоро пресытился. Полистав страницы, он возомнил, что уже прочел книгу.

И книга осталась для него полностью закрытой; он даже с предисловием едва познакомился.

Тут-то его и объяла скука. А она, уж если настигнет новобрачного, не легко выпускает добычу из своих когтей. Скука крепко вцепилась в графа: понемногу, желая рассеяться, он стал исчезать из дому, и отлучки его становились все продолжительнее. И наконец, как мы уже говорили, в одно прекрасное утро он принял важное для себя решение.

Он сел в почтовую карету и отправился на поиски Олимпии, которую полюбил до безрассудства с тех пор, как она ему более не принадлежала.

Дальнейшее известно.

Но о чем никто не знал и о чем мы намерены рассказать, — это о молчаливой печали графини, о глубоком презрении, с которым она воспринимала жизнь такой, какой та обернулась для нее в супружестве; никто не знал также, что вместе с презрением к ней пришло полнейшее равнодушие к мнению света — культу божества, которому, быть может, с наибольшим рвением приносят жертвы наименее благочестивые из его почитателей.

Госпожа де Майи была молода, но не слишком юна; она была скорее обольстительна, чем красива, и достаточно умна, чтобы не скучать, если бы ей в самом деле вздумалось развлечься; в ней хватало душевной силы, чтобы жить независимо, а также собранности, чтобы, имея собственное состояние, каким бы скромным оно ни показалось другой женщине, не прибегать к помощи ни своей родни, ни мужа. Майи уехал, не простившись с нею, а вернувшись, не уведомил ее об этом; больше месяца он не заходил домой.

У новобрачной были все основания если не для ревности, то для любопытства.

Ей захотелось узнать, что поделывает супруг, и она это выяснила.

В результате в ней сильно возросли презрение, равнодушие и жажда свободы.

Именно на это время пришелся известный уже нам визит к ней Баньера, готового все объяснить ей, если бы она уже и так не знала этого.

Таким образом, весь вечер после той встречи и еще целых два следующих за ним дня г-жа де Майи, и без того озабоченная серьезными раздумьями, была погружена в еще более глубокие размышления.

Следствием этого явилось решение, принятое весьма основательно, покончить со своим теперешним положением, хотя многие умные женщины могли бы принять и даже домогаться его.

Но г-жа де Майи была более чем умна, или, вернее, в ней, кроме ума, имелось еще кое-что.

В ее груди билось горячее сердце.

А имея такое сердце, трудно было дольше терпеть подобное унижение.

Она понимала, что со дня на день г-н де Майи вернется в свой особняк, и стала ждать его появления.

И граф действительно вернулся: он пришел поглядеть на красивую лошадь, которая уже третий день стояла в конюшне, дожидаясь его.

Войдя во двор, граф двинулся прямо к конюшне, вывел оттуда лошадь, рассмотрел, заставил пробежаться, был Удовлетворен и тут же купил ее.

Совершив это приобретение, он направился к воротам с явным намерением выйти через них.

Он даже не подумал поинтересоваться, как поживает жена.

Граф уже дошел до самых ворот, когда услышал за спиной легкие торопливые шаги: казалось, кто-то бежит вслед за ним.

Он оглянулся.

Шаги принадлежали той камеристке, что, как мы видели, ранее столь предупредительно обошлась с драгуном.

Она пришла передать ему просьбу графини, чтобы г-н де Майи, прежде чем удалиться, соблаговолил подняться к ней.

Хотя это приглашение показалось графу странным, он не нашел никаких предлогов для того, чтобы незамедлительно на него не откликнуться; этот человек умел жить в ладу с обстоятельствами, подобно г-ну де Грамону, которому Гамильтон, запыхавшись, явился сказать: «Господин граф, по-моему, вы в Лондоне кое-что забыли» и который ответил: «И правда, сударь, я забыл обвенчаться с мадемуазель вашей сестрой, но я тотчас вернусь, чтобы сделать это»; вот и г-н де Майи сказал субретке:

— Скажите госпоже графине, что я как раз собирался просить ее о милости, которую она изволила мне оказать.

И он последовал за служанкой.

Не успела та передать своей хозяйке его ответ, как г-н де Майи, следовавший по лестнице за ней по пятам, уже показался на пороге.

— Добрый день, сударыня, — произнес он, приблизившись к графине и с самым непринужденным видом поцеловав ей руку.

— Добрый день, сударь, — ответила графиня сурово, что граф счел признаком ее дурного настроения.

Потом, оглянувшись, он заметил, что субретка по знаку своей госпожи исчезла, оставив их наедине.

— Вы посылали за мной, сударыня? — спросил он.

— Да, сударь, я просила вас оказать мне любезность и подняться ко мне.

— Я к вашим услугам, сударыня!

— О, будьте покойны, сударь, я не злоупотреблю ни одной минутой вашего времени.

«Отлично! — сказал себе Майи. — Она хочет просить у меня денег».

И, поскольку это была просьба, исполнить которую ему стоило наименьшего труда, граф принял самый ласковый вид.

Но графиня не перестала хмуриться и после краткой паузы, устремив на графа полный решимости взгляд, произнесла: