Онлайн книга «Олимпия Клевская»
|
— Но кто же осмелится требовать от женщины любви, которую она не хочет ему дарить? — Откуда мне знать? — Тот, кто стал бы действовать так, был бы последним из людей. — Или первым. Олимпия пристально взглянула на Майи. — А! — обронила она. — Вы поняли? — Возможно. — Тогда тем лучше, вы меня избавляете от мучительных подробностей. — В тот день я играла в «Британике», не так ли? — Вы на верном пути, Олимпия. — И некто нашел меня красивой? — Именно. — И этот некто могущественнее вас? — Он могущественнее, чем я, вы верно сказали. — Этот некто — король? — Король. Актриса пожала плечами: — Вот еще! Какое вам дело до этого, граф? — Олимпия, это станет мукой всей моей жизни. Король красив, любезен, молод. — Король молод — значит, он не прикажет ничего, что будет походить на насилие. Чтобы отравить Британика и взять Юнию силой, нужно быть Нероном. — Да, но допустим, что Юния любит Нерона. — Можно допустить, что Юния любит Нерона, но не надо допускать, что Олимпия любит Людовика Пятнадцатого. — Но, в конце концов, если на вас попробуют воздействовать… — Как? — Страхом. — Страхом? — А если вам станут угрожать Бастилией? — Граф, в том положении, в каком я оказалась, ничто не может быть для меня сладостнее, чем строгое заточение, если только не полная независимость. — Олимпия, не укоряйте меня больше за то, что запираю вас, прячу ото всех глаз. Как видите, у меня были на то основания, и все же с этой минуты вы свободны. — Значит, меня хотят отобрать у вас? — Мне объявили об этом. — Есть ли что-нибудь, что могло бы вас успокоить? — Уверенность. — В чем? — В вашем честном слове, что вы не поддадитесь запугиваниям. — Сказать по правде, то, о чем вы просите, даже слишком легко. — Значит, вы не уступите… — Ничему, кроме любви. — Вот видите! Вы заранее говорите, что влюбитесь в короля. — Ничего такого я не сказала: не думаю, что когда-нибудь смогла бы его полюбить. — О, говорю вам, вы полюбите его! — Итак, все мои клятвы бесполезны: как видите, они не могут вселить в вас уверенность; тогда позвольте мне взять бразды правления в свои руки и слепо подчиняйтесь мне. Майи бросился к ногам Олимпии. — Дружочек мой! — вскричал он. — Вы единственное мое достояние, я буду глядеть на вас долго-долго, я привыкну к мысли, что вы были моей, что вы никому не принадлежали, кроме меня, и так в конце концов сумею поверить, что вы и впредь никогда не будете ничьей, а только моей! — Прекрасно, граф! Вот мы опять впадаем в самообольщение. — Олимпия, вы жестоки! — Нет, я просто мыслю реально. Вы знаете, что у меня вчера был обморок? — Увы, да! — Так вот, когда я стала приходить в себя, мне показалось, будто я покидаю один мир, чтобы войти в другой. Тот, из которого я уходила, был миром иллюзий, тот же, куда возвращалась, — миром действительности. Кто я есть? Куда ведет моя дорога? К чему все эти нежности? Я уже переходила из рук в руки и, возможно, опять сменю хозяина. Я ведь сокровище, а сокровища крадут. — Олимпия! Ах, Олимпия! — И, видите ли, возможно, что есть одно средство… — Средство? — Да, средство, чтобы мне вас полюбить. Если король похитит меня у вас, вот тогда… — Так вот, я чувствую, что едва король похитит меня, как я полюблю вас. — Вы разрываете мне сердце! — Я? — Вы одна из тех ужасных женщин, что способны любить своих возлюбленных лишь тогда, когда их теряют. Олимпия вздрогнула. — Вы думаете? — пробормотала она. — Да, я так считаю. — Тогда охраняйте меня от одного единственного мужчины. — От этого Баньера? — Да. — Вы его любите? — Да. — Но вы же мне говорили тогда, что разлюбили его! — Так мне казалось. — Несчастная! — Вы правы, я несчастна, потому что все еще его люблю. — Вы влюблены в лицедея. — Я и сама лицедейка. — В игрока! — Он играл, чтобы сделать меня богатой. — Вы любите человека, который предал вас! Лицо Олимпии омрачилось, губы сжались. — И ради кого? — продолжал Майи. — Ради недостойной соперницы… — Послушайте, сударь, — перебила Олимпия, — не будем больше говорить об этом, прошу вас, по-моему, так будет лучше. — Отчего же? — Потому что, чем больше я размышляю об этом, тем больше мне кажется, что во всем этом деле кроется какое-то предательство. — Вне всякого сомнения, вот только предателем был сам господин Баньер. — Он клялся мне там, в тюрьме, что он невиновен. — Вот еще! Люди этого сорта всегда готовы поклясться. — У Баньера есть честь, граф. — Олимпия! Олимпия! — Как видите, я была права, когда просила вас больше не говорить о Баньере. — Что пользы, если мы не будем о нем говорить, раз вы думаете о нем? — Моя речь послушна моей воле, но мысли мои ей не подвластны. — Что же у вас в мыслях?.. — Наперекор моему желанию они снова и снова увлекают меня туда, в тюрьму, где он рухнул к моим ногам со словами: «Я невиновен, Олимпия! Я невиновен, и я тебе это докажу!» — И доказал? — Нет. Но если бы… — Если бы он доказал это, что бы тогда случилось? Говорите! — Тогда вам следовало бы опасаться совсем не короля Людовика Пятнадцатого, граф. — Значит, Баньера? — Да. — Ох, Олимпия! Вы были правы: поговорим о чем-нибудь другом. |