Онлайн книга «Олимпия Клевская»
|
Ришелье предупредил мужа, Пекиньи — любовника. После разговора с Майи герцога видели направлявшимся к дому г-на де Фрежюса в Исси. Там его ждал Баржак. У этих политиков передней была безошибочная интуиция, какую редко встретишь у пророков современной научной мысли. Улыбка, промелькнувшая у лакея уже в первом салоне с целью дать герцогу знать, как идут дела, и подмеченная герцогом, дала каждому из них знать, что момент выбран благоприятный. Ришелье тотчас провели внутрь. Прелат, взыскательный и педантичный во всем, касающемся еды, только что отобедал, и это должно было привести его мозг в состояние веселости. Ришелье, уловив эти ободряющие признаки, поспешил ввести беседу в русло, соответствующее ожиданиям святого отца. — Монсеньер, — начал он, — я поступил согласно вашим желаниям. — Каким желаниям, любезный господин де Ришелье? — осведомился епископ. — Если вы помните, у нас на днях был небольшой разговор. — Ах, да! Прошу прощения! — Разговор о разных пустячках, затрагивавший все же и кое-какие важные предметы. — О герцог, так вы приняли эту нашу беседу всерьез? — Да, монсеньер, и моя совесть была весьма сильно этим потрясена. — Неужели? — До такой степени, монсеньер, что, едва мы расстались, я взялся за дело. Лицо епископа прояснилось. — Ну же! — поторопил он. — Я, как и вы сами, монсеньер, имел в виду благоденствие и покой королевства. — В том нет сомнения, ведь таковы должны быть желание и цель всякого доброго француза, а господин де Ришелье таковым и является в числе других. — Но между тем, монсеньер… — Что? — Меня останавливало одно сомнение. — Ах! — воскликнул епископ, в очередной раз охваченный опасением, как бы Ришелье не переметнулся во вражеский стан. — Так у вас возникло сомнение? Сомнение, которое вас останавливало? — Да, будь оно неладно! Я же вам говорил, монсеньер, что стал ужасно робким там, на чужбине. — Какое еще сомнение? Мне так, напротив, кажется… — Э, монсеньер, я уже сказал, что Вена весьма сильно изменила мои привычки. — Да я уж вижу; однако что же вас пугает, ну? Все эти дамские партии оказали на вас воздействие тотчас после вашего возвращения? — Совсем другое, монсеньер. — Я догадываюсь: вы увидели королеву и заколебались. — И это не то, монсеньер, потому что о благе ее величества я пекусь даже еще больше, чем о благе короля. — В таком случае, сударь, я не вижу, что еще могло бы вызывать угрызения совести в душе дипломата, воина, придворного. — Но, монсеньер, — сказал Ришелье, упиваясь восторгом оттого, что ему удалось слегка припугнуть г-на де Фрежюса, — у меня такое впечатление, что ваше преосвященство совсем меня не поняли. Сомнение, о котором я говорю, возникло у меня из-за вас. — Прелестно! Еще что скажете? Так что это за сомнение? — Я ищу способа, как бы приступить. — К чему? — К моему рассказу. — Чего же вы боитесь? — Боюсь за ваши уши священнослужителя, монсеньер. — Хирург, мой любезный герцог, должен уметь прикасаться к язвам, а разве я не врач вдвойне, занимаясь хирургией как религиозной, так и политической? — Прекрасно сказано, монсеньер. Так я приступаю, и для начала вот главный факт: я видел все, что произошло при дворе. — И каков вывод? — Вывод тот, что король, по-видимому, не расположен… — К чему? — Ни к чему, монсеньер. — Вы так считаете? — Уверен в этом. — Но… — Что «но», монсеньер? — Быть может, к кому-то?.. — Ах, вот здесь есть затруднения, монсеньер: когда король в возрасте нашего расположен ко всему, для него не представляет особой сложности выбор орудия. — Вы меня обеспокоили. — Мне бы хотелось послушать вас, монсеньер; выскажитесь, я должен знать, каковы ваши соображения на сей предмет. Что подсказывает вкус вашего преосвященства? — Бог ты мой! Тут уж скорее вам надлежит поделиться со мной. — Тогда я попробую, — отвечал Ришелье. — Поглядим, — сказал г-н де Фрежюс. И прелат утонул в обширном кресле, предваряя тайные радости смакования прескандальной интрижки, затеянной герцогом де Ришелье, приятными воспоминаниями об удовольствиях здорового пищеварения. — Вот мой список, — сказал герцог, извлекая из кармана лист бумаги. — О-о! — В начале у нас идет графиня Тулузская. — Нет, нет! — с живостью воспротивился кардинал. — Женщина столь высокого ранга — это междоусобица в недрах королевского семейства. Право, герцог, неужели вы действительно думали о графине Тулузской? — Я должен был подумать обо всех, к кому король, по видимости, проявляет склонность, монсеньер, а его величество… — В любое время и с большим удовольствием целует прекрасные ручки и созерцает белоснежные дивные плечи госпожи графини Тулузской, не так ли? — В точности так. — Но ведь имеется муж. — О! Разве для короля существуют мужья? — Невозможно! Невозможно! — решительно заявил Флёри. — И я очень сомневался, монсеньер, по причинам политическим. — Ведь в конце концов, — продолжал епископ, — если мы создаем себе повелителя, нужно по крайней мере, чтобы он был избран нами, а госпоже графине Тулузской будет слишком уж легко выбирать самостоятельно. — Монсеньер, вы сама премудрость. Значит, переходим к номеру второму. — Переходите. — Мадемуазель де Шароле. Кардинал с усмешкой взглянул на Ришелье: — Ну, господин герцог, тут вы поступаетесь своим. Это мило! — Я, монсеньер? О! И потом, служа его величеству… — Ну же, полно! Однако имею ли я право на вашу искренность? — Еще бы, монсеньер! — Да, но насчет именно этой особы… — Желаете, чтобы я помог вам, ваше преосвященство? — Я хотел бы этого тем сильнее, что здесь вы можете говорить со знанием дела, герцог. |