Онлайн книга «Волчья звезда»
Симон обернулся к Гидеону — тот сидел, глядя на действо прищуренными глазами. — Это невероятно, — сказал Симон. — Иллюзия, — уверенно ответил Гидеон. — Брось, не может быть! От углей тянуло жаром — волнами жара, порою заставляющими заслонять лицо рукой. — Говорю тебе, иллюзия. Симон покачал головой. — Самогипноз может заставить не чувствовать боли. Но почему же они не обжигаются? Термический шок? — Да нет же, — твердил свое Гидеон, — иллюзия. Нет никаких углей — вот тебе и самогипноз, и гипноз. Они сами видят то, чего нет, и нас заставляют. Трава рядом с Симоном пожухла и съежилась, отдельные стебельки занялись робким пламенем. Гидеон, не отводя глаз от танцующих, вдруг начал решительно снимать ботинки. — Гидеон, — предостерегающе сказал Симон. — Оставь! Сам увидишь! Сейчас я! Какое-то время он переминался в траве, видимо приноравливаясь к непривычным ощущениям жестких стеблей, колющих ступни, потом решительно шагнул на угли. — Гидеон! Ритмичный шум ладоней оборвался, оставив после себя оглушительную пустоту. Гидеон закричал. Он выбежал из огненного круга и повалился в траву — упал на бок, поджав колени. Симон подбежал к нему. — Гидеон! — Ах ты черт, как больно! Освещенные пламенем лица равнодушно следили за ними из тьмы. Лицо самого Гидеона было совершенно белым, глаза закрыты. Симон взял его за запястье, нащупывая пульс — тот был частым и неровным. — У тебя болевой шок, — устало сказал он. — Погоди, я принесу аптечку. Оставил в доме старосты. — Нет! — воскликнул Гидеон испуганно. — Не оставляй меня. Я не… Я пойду с тобой. Симон вздохнул. — Ладно. Обопрись на меня. В полном молчании они вышли из круга людей — сразу стало темно. За спиной у них возобновился ритмичный шум. Дом старосты стоял, погруженный во тьму — должно быть, все способные ходить жители деревни были на празднике. Симон подумал о старухе, которая лежит там одна, в полной темноте — всегда в полной темноте, даже днем, при солнечном свете… На всякий случай он постучал по филенке двери и сказал: — Это мы. Фонарь висел у него на поясе — перешагнув через порог, Симон зажег его; белый холодный луч осветил растрескавшиеся половицы. Аптечка лежала на столе, там, где он ее и оставил — тронуть ее никто не посмел. Он помог Гидеону сесть на лавку у стола и достал антисептик и бинты. Пока он обрабатывал ожоги, Гидеон шипел от боли, но помалкивал — поскольку жаловаться было бессмысленно; сам виноват. — Что с ним? — спросила старуха. Голос ее прозвучал так неожиданно, что Гидеон подпрыгнул. Симон заметил, что звук голоса стал сильнее и глубже — наверное, препараты подействовали. — Вступил в костер и обжегся, — сказал он коротко. — Хочет стать таким, как мы? — вкрадчиво произнесла старуха. — Просто любопытно было, — обиженно ответил Гидеон. — Почему так? — Подойди, — сказала старуха, и, поскольку тот колебался, обратилась к Симону: — Скажи ему, пусть подойдет. — Иди, — сказал Симон, — она тебе ничего не сделает. Гидеон, хромая, приблизился к постели слепой. — Дай мне руку, чужеземец, — сказала старуха. Какое-то время она молчала, потом спросила: — Ты тоже боишься? — С чего бы? — возмутился Гидеон. — Сам знаешь… Она вновь помолчала. — Хочешь, заговорю боль? — Я не верю в заговоры, — возразил Гидеон. — В костер ты тоже не верил. Гидеон сдался. — Ладно, — сказал он, — валяйте. Включи магнитофон, Симон. Симон сказал: — Уже. Не выпуская из своей жесткой ладони пальцы Гидеона, старуха произнесла нараспев: — Состарился мой волк, ушел с гор, в поле спустился, весь израненный. Не мог ран переносить, принялся просить: дайте всего вдосталь, чтоб не резал возле моста… Пальцы другой ее руки, лежащей на одеяле, стремительно двигались, будто она пряла невидимую пряжу. Гидеон пошевелился и удивленно сказал: — А ведь легче стало. — Молчи, — сурово приказала старуха. Хозяин мой родной, вот волк перед двором твоим. Гони волка от дома, задерет лошадку. Хозяин мой родной, вознесись на небеса, скинь волку кусок мяса… — Я… не понимаю, — Гидеон осторожно высвободился. — И не надо. Скажи своему другу, — велела старуха, — пусть подойдет ко мне. Симон приблизился. — Заговор помогает тому, кто в него верит, но иногда — и тому, кто не верит. Лучше не верьте, чужеземец, не поддавайтесь. И скажи своим, пусть убираются отсюда. — Почему? — спросил Симон мягко. — Разве мы причинили вам какой-то вред? — Не в нас дело. Это вам грозит опасность, — голос старухи набрал такую глубину и силу, что Симон помимо воли содрогнулся. — Берегитесь! Вы блуждаете во тьме! Пока она вас всего лишь окружает, вы еще живы. Но стоит лишь вам впустить тьму в свое сердце, и она вас пожрет. — Может вы и правы, — устало сказал Симон, — но что толку… У нас нет иного пути… Пошли, Гидеон. Он встал и направился к двери. Ночь, сырая, пахнущая хлевом и прогретой землей, обступила его. Костры, горевшие там и тут на склонах гор, напоминали звездное небо, но самих звезд видно не было; верхушки гор заволокло туманом. — Как ты думаешь… — спросил Гидеон, легко шагая рядом, — если бы я поверил тогда… когда шагнул в костер — я бы не обжегся? — Может, и нет… Но она права, эта старуха… Если мы начнем принимать все на веру… без размышления, слепо… нам придется жить по всем — без исключения — законам этого мира. — А разве у нас есть другой выход? — горько спросил Гидеон. * * * Услышав шаги в дверях лаборатории, Симон выключил диктофон. Похоже, сегодня все равно поработать не удастся. — Входи, Винер… Как успехи? — Какие могут быть успехи, — сказал у него из-за спины Винер. — Это что? Фотографии? На что они тебе? — Да так… Забавно… Винер покачал головой, всматриваясь в глянцевые снимки. — Ты только погляди на них… Жалкое зрелище. Он сел напротив Симона, лицо у него было как у обманутого ребенка. «Нельзя же так», — подумал Симон, но лишь тихонько покачал головой… |