Онлайн книга «Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия»
|
– Мудак! – Ай, ай, ай, неужели наша еврейская мамочка позволяет своей детке говорить такие нехорошие слова? – О тебе? Позволяет! Даже поощряет. – Ну еще бы, она же меня иначе как мерзавцем не называет! Соня неимоверным усилием воли заставила себя молчать. Ненавидела грубые хамские перебранки. Да и смешно это, в конце концов… Вот доеду до дому, и все. Пробка мало-помалу начала таять. – Ну что, барышня желают своими ножками топать или позволят нашей малости доставить их до дому? – Нет, – охрипла от омерзения Соня. – Высади меня. – У метро? – Неважно! Чем скорее, тем лучше. – Воля твоя. Он подъехал к тротуару в самом неудобном месте. Чтобы выбраться, надо ступить в глубокую лужу. Плевать! Соня распахнула дверцу и, ни слова не говоря, вышла. Разумеется, вода залилась в ботинки. Но она даже не почувствовала. Хотела с силой хлопнуть дверцей, но передумала и оставила ее открытой. Так когда-то в юности делал Левка, если ловил машину, а шофер отказывался его везти или заламывал слишком высокую цену. – Сучара жидовская! – услышала она. Что ж, все правильно, так мне и надо! Мама в который раз оказалась права. Типичный мерзавец! Очутившись наконец на тротуаре, Соня двинулась к палатке: – Дайте что-нибудь выпить! – Выпить или попить? – деловито справился молоденький продавец. – Выпить! Лучше из баночки… Но не пива! – Понял! Джин-тоник или водку с томатным соком? – Водку! Она схватила жестяную емкость, сорвала кольцо и единым духом проглотила отвратительное пойло. Но ей сразу стало легче. Она швырнула банку и что было сил поддала ногой. Видела бы ее сейчас Берта Яковлевна! Впрочем, какая-то женщина все-таки очень удивилась: с виду приличная особа, непохожа на алкашку, а ведет себя… Ужас просто! Соня между тем уже поймала машину и вскоре дрожащими руками отпирала квартиру. Ее мольбы были услышаны. На подзеркальнике в прихожей лежала записка: «Я в Большом. Целую. Мама». Соня тут же ощутила досаду. Лучше бы мама была дома, согрела бы ей ужин, отвлекла бы своими бесконечными разговорами… Но ведь известно, нет в жизни счастья. Она первым делом отправилась в ванную, ей хотелось как можно скорее принять горячий душ, чтобы смыть с себя мерзкий запах псины. Теперь понятно, откуда эта вонь в его машине. Так пахнут антисемиты. Псиной, перегаром, хамством… А собаки тут вовсе ни при чем. Ни одна даже самая шелудивая собака не воняет так гнусно, как этот… Тоже мне любовничек! Нет, маме про это говорить нельзя ни в коем случае, она меня со свету сживет. Подумать только, ведь она всегда твердила: «Поверь, этот мерзавец еще и антисемит. Я это пупком чую». А я-то, идиотка, смеялась над мамой. Господи, ну почему, почему я не бросила его раньше? Я ведь давно его не люблю… Жалела, дурища проклятая. Вот и получай… Соня терла кожу жесткой мочалкой с ароматным гелем и, когда в ванной уже было нечем дышать, облилась холодной водой и выскочила, накинув халат. В прихожей надрывался телефон. Наверняка этот гад! – Алло! – Сонька, ты дома? – Алиса, слава богу! – Что стряслось? – встревожилась Алиса. – Что-то с мамой? – Нет-нет. Ты где? – Я тут недалеко, я заеду? – Алиска, какое счастье! Скорее, давай! – А мама дома? – В театре! – Еду! Через четверть часа Алиса уже входила в квартиру с букетом умопомрачительных коричневатых тюльпанов. – Это по какому случаю? – спросила Соня. – Без всякого случая, просто попалась такая красота. Привет, подруга. Жрать хочу смертельно. – А выпить? – Я же за рулем. – Жалко, – вздохнула Соня, роясь в холодильнике. – А что, есть повод? – Угу. – Ладно, по рюмашке дернем, так и быть. А что произошло? Плохое или хорошее? – Это как посмотреть… – Уже интересно. Тебе помочь? – Нет, что ты. – Сонь, ты почему все время морду от меня воротишь, а? Ты ревела? – Ну ревела, и что? – Ничего. Просто интересно – из-за чего. – А тебе бы понравилось, если б тебя сучарой жидовской назвали? – Ну смотря кто… Если пьяный бомж, то мне бы, наверное, было… безразлично. – А если не бомж? – А кто? Неужто кто-то из клиентов? – испугалась Алиса. – Боже сохрани! – Ясный перец, твой Славик. – Откуда ты знаешь? – Догадливая я, Сонечка. – Слушай, Алиска, ты что, как мама, пупком чуешь в нем антисемита? – Не знаю, пупком или еще чем, но чую. – Но ты же не еврейка! – Ну и что? – удивилась Алиса. – По-твоему, антисемиты противны только евреям? – Алиска, почему у меня все так? – Что – все? – ласково и чуть покровительственно улыбнулась Алиса. – Ну жизнь… Личная жизнь… Почему мне так не везет? – А кому везет? – Бывает же… – Редко. – Это да. Но все-таки. Хоть раз в жизни может повезти? Лицо Алисы исказилось гримасой такой боли, что Соня даже испугалась. Неужели она все еще мучается? – Раз в жизни обязательно повезет. В сорок лет ничего не кончено еще, Сонька. Вот давай за это и выпьем, а потом ты мне все расскажешь. Они выпили по рюмке водки, и Соня, захлебываясь слезами, все поведала подруге. – Говнюк! – определила Алиса. – И слава богу, что ты наконец с ним распрощалась. Я надеюсь, что распрощалась. – Я его видеть больше не могу. Алиска, может, мне в брачное агентство обратиться, а? – Не будь дурой, какое брачное агентство? – Мне сегодня Норка все уши прожужжала. – Нет, Соня, не для нас это. Да и какие женихи из агентства с твоей мамой? Смешно! Нет, тебе другое нужно… – задумчиво проговорила Алиса, вертя в тонких пальцах хрустальную рюмку. – А что? Что мне нужно? Родить? – Родить? Я об этом не думала… – А о чем ты думала? – О том, что тебе просто необходимо научиться жить одной. |