Онлайн книга «Курица в полете»
|
— Да. Спасибо. — В драматический театр тоже сходим.., очень модный спектакль.., ну и по окрестностям поездим, в Зальцбург надо тебя свозить обязательно. И вообще, я все тебе покажу! Ты ведь, вероятно, и купить что-то захочешь? — Я еще не думала. Элле было совсем не до достопримечательностей. Обида первых минут не проходила. Она молча смотрела в окно. — А ты была замужем? — спросила после паузы мать. — Была. — И что? — Ничего. Развелись. — Сколько ты с ним прожила? — Четыре года. — А дети? Почему у тебя детей нет? — Потому что у меня была внематочная, а после операции сказали, что уже не будет… А у тебя больше нет детей? — Нет, ты у меня единственная! — А… — Элла, детка моя, я понимаю, тебе трудно… — А тебе разве легко? — Нет, мне тоже трудно. Я чувствую себя бесконечно виноватой, а ты только усугубляешь мою вину… — Извини, я не нарочно. Просто мне нелегко освоиться с мыслью, что у меня есть мать. Элла сама поняла, что это прозвучало жестоко и, пожалуй, даже грубо. — Я вполне тебя понимаю, но, надеюсь, мы сумеем преодолеть… Я постараюсь. — Я тоже! — Ну вот, мы почти приехали. Тут рядом знаменитый дворец Шенбрунн и чудный парк, я по утрам там бегаю, а ты бегаешь? — Нет. — А еще я хожу в бассейн, Ты ведь хорошо плаваешь, да? — Ты это помнишь? — Еще бы! Я сама тебя учила плавать. А вот и мой дом! — У тебя свой дом? — Да. Это очень престижный район! Она пультом открыла ворота глухого, высокого забора и въехала во двор. Взору Эллы предстал большой, красивый дом, увитый виноградом. — Какая прелесть! — вырвалось у нее. — А сад какой огромный! — Скорее это маленький парк, — с гордостью ответила мать. — Знаешь, раньше здесь жила знаменитая оперная певица, но потом дом купил мой муж… Он был врач… Очень крупная величина. Я обожаю этот дом! Когда-нибудь он будет твоим! Вот только этого мне и не хватало, испуганно подумала Элла. — А кто же здесь убирает и за садом следит? — В основном я сама, но раз в неделю приезжает супружеская пара: она убирает дом, а он занимается садом. Ну пойдем, покажу тебе твою комнату. Дом был великолепен. Они поднялись по красивой деревянной, устланной ковром лестнице на просторную площадку. Элла успела заметить, что мебель везде старинная, в прекрасном состоянии, на стенах, даже на лестнице, висят картины. Мать открыла высокую филенчатую дверь: — Вот твоя комната, а вот ванная, там дальше туалет. Все это размещалось на, отдельной площадке второй лестницы, над которой висели большие фотографии в рамках. На одной Элла узнала Ельцина с седым, представительным мужчиной. Мать, поймав ее взгляд, улыбнулась: — Это мой муж с вашим президентом. А это Леонард с Альбертом Гором. Ну ты потом все посмотришь. Располагайся. Тут два шкафа, надеюсь, ты поместишься со своими платьями. Комната была очаровательная, обставленная в сельском стиле, особенно Элле понравился комод из крашенного в синий цвет дерева, неполированный, без всякого блеска. А еще увитое виноградом окно. За окном она увидела только кусты и деревья. Открыла створку и вдохнула дивный, совсем не городской воздух. Хорошо, что тут мебель не ампирная, с облегчением подумала она. Можно спокойно жить. На тумбочке, роль которой выполнял круглый низкий столик, накрытый сине-сизой, в цвет комодика, скатертью, стояла лампа, бутылка минеральной воды, стакан и лежала небольшая шоколадка. Как в гостинице, усмехнулась Элла. И полезла в сумку за подарками. Она слышала, что внизу мать возится с посудой. И, подхватив торт, икру и пакет с купленным накануне отъезда оренбургским платком, побежала вниз: — Мама, вот тут для тебя… — Что это? Икра? Боже мой, Элка, спасибо тебе. — А это оренбургский платок, я не знаю… Он проходит в кольцо, как положено.., ты попробуй, попробуй! Мать сняла с пальца кольцо с крупной розовой жемчужиной и продернула сквозь него платок. — С ума сойти! Прелесть, мои приятельницы будут потрясены! — А вот это, мама, «Наполеон», твой любимый! — «Наполеон»? Ты помнишь, что я любила «Наполеон»? — Конечно, помню, но, даже если б не помнила, бабушка всякий раз, как его пекла, говорила: «Любимый торт твоей беспутной матери!» — Она часто говорила обо мне плохо? — Да нет, не очень. По-моему, она даже одобряла тебя за то, что ты ушла от папы… Говорила, что курица взлетела… Но когда ты перестала появляться… — Да, я понимаю! Ладно, пока не будем о грустном, спасибо тебе за подарки, они поистине прекрасны, Но икру я спрячу до Рождества! А вот торт… — Торт до Рождества не спрячешь! — засмеялась Элла. — Видишь ли, я, к сожалению, склонна к полноте, мне приходится во всем себе отказывать, чтобы держать форму. Но я попробую непременно, а потом что-нибудь придумаю… О, я знаю! Я отнесу его… — Да ты сначала попробуй, — засмеялась Элла. — У меня у самой слюнки текли, пока я его делала! Они сидели в саду за большим деревянным столом, где на изящных тарелочках лежали весьма изящные кусочки копченой ветчины, сыр камамбер и фрукты. И, разумеется, стоял Эллин «Наполеон». — Мама, а у тебя есть хлеб? — не без робости осведомилась Элла, которая не поела в самолете и сейчас была очень голодна. — Хлеб? Ах, прости, я не держу в доме хлеба. Тебе, кстати, тоже следовало бы воздерживаться. Элле стало тоскливо. Она смотрела на красивый дом, увитый виноградом, и подумала: «Весь увитый зеленью, абсолютно весь, домик невезения…» — а дальше не придумывалось, вероятно с голодухи. Она подцепила вилочкой совершенно прозрачный кусочек ветчины и отправила в рот. С хлебом прохиляло бы, а так слишком копченый вкус… А есть без хлеба камамбер она и вовсе не могла. Пришлось съесть хороший кусок собственного торта. — А ты так и не попробуешь? — спросила Элла у матери. — Разумеется, попробую. Она отрезала себе кусочек поистине символический. — О, это божественно! Еще лучше, чем у мамы… |