Книга Первое правило королевы, страница 10 – Татьяна Устинова

Может, душ принять?

При мысли о горячей воде стало как будто еще холоднее.

Не может она принять душ, это ясно как день. Заново рисовать лицо, самой укладывать волосы, утром уложенные парикмахершей Танечкой?! Ни за что, да и некогда ей — в губернаторской даче, наверное, уже начали «поминать по русскому обычаю», и она должна там показаться, и не слишком поздно, чтобы не вызвать лишних вопросов или — боже сохрани! — неудовольствия предполагаемых кандидатов в цари и тех, кто сверху укажет им путь на престол!

Инна включила чайник, щелкнула толстой кнопочкой и прислушалась.

— Осип Савельич! Ты чай будешь пить? Никакого ответа.

— Осип Савельич! Я спрашиваю, ты чай будешь пить?!

В ответ какое-то шевеление, словно в глубине дома возился медведь. Потом что-то упало, и опять тишина.

Инна улыбнулась. Осип имел собственные представления о деликатности.

— Осип Савельич, ты меня не слышишь, что ли?!. Опять никакого ответа.

Тут Инна насторожилась — деликатность деликатностью, но странно, что он не отзывается.

— Осип Савельич?..

Чайник запел, мешая ей слушать тишину «казенного дома». Метель ломилась в окна и терлась о стены, а больше ничего не было слышно, и Инна осторожно пошла по коридору, касаясь стены холодной ладонью. Шероховатость лиственницы была привычной и приятной.

— Эй! Кто тут есть?

Никого быть не могло. Поднявшись на крыльцо, она открыла дверь своим ключом — со второй попытки — и помнила это совершенно точно.

Кругом охрана, усиленная, в связи со смертью Мухина, в несчетное количество раз. Никакой террорист, разбойник или бандит не проберется за кордоны. Никого здесь не может быть.

На первом этаже гостиная, кабинет, ванная и кухня, из которой она только что вышла. На втором две спальни, еще одна ванная и выход на балкон, откуда открывался Енисей — в ледяных торосах и языках жесткого снега. К весне балкон заметало снегом почти по самые окна.

Пальцы зацепились за выключатель, и Инна зажгла свет — просто так, для собственного успокоения.

Опять послышалось какое-то шевеление. Ей показалось, что звук исходит из кабинета, из-за раздвижных двустворчатых дверей, которые сейчас были закрыты.

Инна замерла.

Она никогда не закрывала двери кабина — все ей казалось, что душно, что она не услышит звонок телефона, который стоял на столике в гостиной, что…

— Осип Савельич, это ты там засел?..

И, сильно толкнув, распахнула двери.

Неясная тень скользнула перед глазами, Инна ахнула, кровь фонтаном взметнулась к голове и ударила в мозг.

— Кто здесь, черт возьми?!

— Инна Васильевна… я Наташа. Я… тут убираюсь.

Наконец-то она разглядела — худенькая девчушка в фартуке и сером форменном платье. В руках электрический шнур. Шнур — Инна проводила глазами — вел к пылесосу. Она посмотрела на пылесос и вновь вернулась к девчушкиной физиономии.

— Вы кто? Что вам тут надо?

Голос звучал отрывисто — все-таки она сильно струсила. На крыльце топал ногами Осип, сбивал снег с ботинок.

— Я горничная, — пропищала девчушка. — Я… пылесосить хотела.

— Как вы сюда попали?! Где Аделаида Петровна?!

— Она сегодня… выходная. А я… в дверь вошла, как… как всегда.

— Неправда, — оборвала Инна, — что значит «всегда»? Я первый раз в жизни вас вижу!

— Ну конечно, — растерянно забормотала девчушка, — я еще только неделю работаю, и меня сегодня в первый раз к вам направили… Вот ключи дали… я убираюсь. На втором этаже я уже… а тут только собралась пылесосить, как вы пришли и…

— И что?

— Я не успела… хотела предупредить, что я тут, но вы прошли, а когда вы дверь открывали, я не слыхала, пыль вытирала… вот туточки и тамочки… под столом.

— Тамочки под столом, — повторила Инна.

— Инна Васильевна, — негромко позвал из прихожей Осип, — ты одна или не одна?

— У нас новая горничная, — объявила Инна во весь голос, чтобы Осип услышал. — Я с ней разговариваю.

Что-то все время казалось ей странным, хотя девчушка была мила и вполне натурально оправдывалась, да еще как-то так, что очень хотелось верить, утешать ее, просить извинения за слишком резкий тон и даже гладить по голове.

Что такого странного? Ничего странного вроде бы нет.

Девчушка пошевелилась, моргнула и снова уставилась Инне в лицо умоляющими и правдивыми «до ужаса» глазами. Шнур от пылесоса она держала у груди, стискивала кулачки.

— Извините меня, — все-таки сказала Инна, — продолжайте, пожалуйста.

И вышла из кабинета, но двери закрывать не стала. Осип из прихожей кивнул вопросительно, снизу вверх. Инна в ответ пожала плечами.

— Ты чай будешь, Осип Савельич? — спросила недовольно.

От чая Осип отказался.

— Тогда езжай домой, а часам к девяти я тебя жду. Нет, к половине десятого.

Осип пробормотал что-то невнятное в том смысле, что чего это его домой отправляют, нечего ему там делать, телевизор, что ли, смотреть, он лучше тут!.. И как это Инна Васильна на губернаторскую дачу попадет, если он, Осип, телевизор смотреть поедет?!

— Ты же прекрасно знаешь, что его дача за соседним забором. Я все равно на машине не поеду, я в калитку пойду!

Осип, очень озабоченный ее статусом — даже не столько статусом как таковым, сколько его внешними проявлениями, — объявил, что так идти нельзя, а надо непременно ехать.

— Двадцать метров ехать?!

Осип замолчал и засопел — он всегда сопел, когда не соглашался, но «из деликатности» не высказывался вслух.

Инна послушала его сопение, ничего не сказала — все равно на машине она не поедет, куда еще ехать вдоль забора, курам на смех! — и заварила чай.

На черный у нее аллергия — начинают чесаться глаза и неудержимо хочется чихать. Зеленый она никогда не любила, но приходилось пить, потому что пить кофе каждый час из двадцати четырех невозможно.

Вот и врач говорит — невозможно.

Инна никогда не слушалась врачей, а тут послушалась, потому что кофе, кажется, прожег у нее в желудке дыру, и теперь там болело и тянуло, настойчиво, постоянно.

Темные листья болтались в желто-зеленой мутной жидкости, похожие на мелких медуз. Инна осторожно отхлебнула и пошевелила замерзшими пальцами на ногах.

Купить бы себе на базаре тапочки — уютные, пошлые, из искусственного меха, чтобы спереди морда, сзади помпоны, а внутри синий самопальный войлок. Еще теплую пижаму с розой на животе и любовный роман с пальмами, яхтами и сочным красавцем на обложке. Лежать бы на диване, под оранжевым торшером — прямо в тапках с мордами лежать! — греться, читать про красавца и ни о чем не думать — ни о смерти Мухина, ни о развороченной кладбищенской земле, ни о вице-премьерах, ни о Якушеве, ни о своей трудной и звездной карьере, которую нужно сделать еще более трудной и звездной — назло всем врагам на свете. И чтобы коты тихо препирались на ковре за место у нее под боком, вот как!