Онлайн книга «Первое правило королевы»
— Кому нужно вас убивать? — Я не знаю. Мама сказала, что должна поговорить с Инной Селиверстовой, и ушла. А утром мне сказали, что она умерла. Вдруг ее убили? — С кем?! С кем поговорить?! — С Инной Селиверстовой. А вы ее знаете? Вы у нее тоже были начальником охраны? Он покосился на нее. — Послушайте, — вдруг сказал он, — неужели не помните? Вы были в восьмом классе, и вас отправили на практику в колхоз. У вас сразу же украли кроссовки и деньги, и я приехал вас забирать. Меня ваш отец послал. Она смотрела на него как зачарованная — словно он неожиданно вернул то, что вернуться не могло никогда: летний луг, платье в горошек, отцовское плечо и запах березового полена. — А как я вас учил на канат лезть? У вас должен был быть зачет по начальной военной подготовке. Мы учились разбирать «калаш» и лезть на канат. — Что такое «калаш»? — Автомат Калашникова. А однажды на Восьмое марта мы с мужиками вашей маме достали нарциссы, а оказалось, что у нее эта… как ее… аллергия на пыльцу. Она весь день плакала, чихала и благодарила нас за внимание. Катя все смотрела. — Вы Глеб Петрович, да? Он с силой выдохнул. — Да. — Но вы потом куда-то делись. — Меня перевели. — Зачем? — У нас так положено. Меня повысили в звании и перевели. — Может быть, если бы не перевели, с папой бы ничего не случилось. Глеб Звоницкий тоже был уверен, что, если бы он был рядом с губернатором, все вышло бы по-другому. Странно, что она об этом сказала, эта потерянная девочка, которую он помнил с бантами и нелепым «конским хвостом» на макушке — тогда все подрастающие красотки носили «конские хвосты». Машина еле ползла между сугробами. Он не представлял, что ему теперь с ней делать, и тянул время. Что она может знать о смерти своих родителей? Почему не в себе?.. От горя? Или она… давно не в себе? — Вы только не везите меня домой, — попросила она, угадав, о чем он думает. — Там мой муж. Он приехал делить со мной квартиру, я знаю. Им негде рисовать, а папы теперь нет. Знаете, я даже хотела его убить, мужа то есть. А потом мне стало так страшно, потому что мне кажется, я видела, как убили маму. — Видели?! — Да. Как будто я там была. Как будто я и была убийцей. Понимаете? Она ненормальная. Она не просто не в себе, она ненормальная. Вот сколько дел наворотил бывший шеф Глеба Звоницкого!.. Перед съездом на широкую, укатанную трактором дорогу он притормозил и посмотрел в зеркало заднего вида. Красный свет далеко растекался по сугробам и кустам, а дальше была темнота, и там, в этой темноте, кто-то стоял. Глеб не был истеричной барышней, с воображением у него вообще было туго, зато он двадцать пять лет служил в разного рода спецподразделениях, и умение видеть в темноте и слышать в грохоте боя не раз спасало ему жизнь. Там кто-то стоял и смотрел вслед его машине. Выходит, она нормальная?! Выходит, ничего она не придумала? Она все смотрела на него — во взрослом лице еще оставалось что-то от девчонки, которую он помнил, с ее «конским хвостом» и подростковыми замашками Снежной королевы. — Пожалуйста, не везите меня домой. Мне тогда придется выпрыгнуть из машины. — Не надо прыгать, — возразил он с досадой. — Я не повезу вас домой. — А куда?.. — У меня есть друг, — соврал Глеб Звоницкий. — Он напоит вас чаем, а вы нам все расскажете. — Что все? — Про вашего мужа, про вашу маму, про то, что она должна была увидеться с Инной Селиверстовой. Про ваши подозрения. Договорились? Она кивнула, он так и не понял, согласно или нет. Ему было очень ее жаль, но он боялся, что уже слишком поздно. Изменить ничего нельзя. * * * Зачем-то Инна обошла все комнаты, словно газеты могли сами собой сложиться и завалиться в какой-нибудь угол. Нигде не было никаких газет. Она ходила и думала, думала и ходила. Джина, валявшаяся в кресле, поднимала голову, когда Инна проходила мимо. В конце концов ее хождение Джине надоело, и она ушла — спрыгнула с кресла и пропала, как дух, словно ее не было. Значит, думала Инна, стараясь наступать только на одну половицу лиственничного пола, он вошел, понял, что я на втором этаже, собрал все газеты и спрятал. Значит, он знал, что газеты у нее. Значит, он за ними и приходил. Значит, в них было все дело. Странно, что она раньше не догадалась. Значительно хуже, что она так и не догадалась, что именно было в этих газетах, хотя несколько раз просмотрела их сверху донизу, а потом снизу доверху и с обеих сторон!.. Что? Что?.. Она выписала фамилии журналистов и еще вспоминала, кто что пишет — Юля Фефер и Петр Валеев и кто-то еще. Листок! У нее был листок бумаги с дырками — Зинаида Громова была записана как «Грмва»! Где он?.. Инна побежала в кабинет. Джина с недовольной мордой сидела на лестнице и задергала хвостом, когда Инна пронеслась мимо. Она была в блузке и колготках, когда приехал Юра и ужасно смутился, увидев ее. В руках у нее был листок с фамилиями. Куда она могла его сунуть?.. На столе под зеленой казенной лампой не было никакого листка. Лежала стопка чистой бумаги, книжка — Донцова, конечно! — и ручки, половина из которых не писали, и Инна все собиралась их выбросить. В кресле тоже не было никаких бумажек. И на подоконнике никаких, кроме толстых экономических справочников, она время от времени их почитывала. На стеллажах плотно стояли папки, а в папках было полно разных бумаг — тот самый столяр, что соорудил ей «гардеробную», заодно сколотил и специальные стеллажи для ее папок, удобные для работы, — но папки она точно не открывала. Где может быть этот листок?! Инна постояла посреди комнаты, потом закрыла глаза, чтобы лучше вспоминалось. Так. Она сидела на полу и выписывала фамилии журналистов. Юра позвонил в дверь В колготках и блузке нет карманов, значит, в карман она сунуть его не могла. В кабинете листка тоже нет. Если Ястребов его не забрал, значит, он где-то в доме. Надо искать. Значит, она сидела на полу, а Юра позвонил. Она побежала открывать и… и что? Листок был в левой руке — потому что ручка была в правой. Значит, значит… Она медленно вышла из кабинета, глядя все время налево. Если листок был в левой руке, она его сунула куда-то налево. Куда? В кресло? На обувную полку? На журнальный столик? На столике ничего… Сложенный в несколько раз листок бумаги с частыми рваными дырками там, где она слишком сильно нажимала на ручку, оказался засунутым за зеркало. Он даже завалился — довольно глубоко. Она бежала мимо и сунула листок куда попало, все правильно. |