Книга У страха глаза велики, страница 7 – Екатерина Вильмонт

— Ох, у меня просто камень с души свалился, — призналась она пожилой даме. — А то я уж невесть что думала…

— Нет-нет, Матильда, Стеша на редкость способная и хорошая девочка. Очень добрая… Но одинокая, с комплексами. И читает мало, к сожалению.

— Ничего, это мы поправим! — задорно сказала Матильда. — Она у меня начнет читать, никуда не денется. Я ее допеку за этот месяц. А потом… Вы согласитесь ее обратно взять? — не без робости осведомилась Матильда. — Когда она у вас, я спокойна, а то после Парижа у меня сумасшедшая жизнь начнется. Гастроли и еще… Меркулов хочет ставить со мной «Ромео и Джульетту».

— Матильда, поздравляю, это же чудо!

— Это правда чудо, — кивнула Матильда. — Но работа будет еще та… Я ведь пока еще ничего не умею, одно дело играть современную девчонку, хоть и американскую, и другое дело — Шекспир! Так что Степе я мало времени смогу уделять…

— Не волнуйся, я теперь уж не могу долго без Стеши обходиться, мы с ней привязались друг к другу.

— Спасибо, спасибо вам огромное!

Степанида этого разговора не слышала, она в это время бегала в магазин и на почту. А все ее мысли были только о предстоящем путешествии. Сердце сладко и в то же время испуганно замирало, когда она говорила себе: «Послезавтра я буду в Париже! Обалдеть можно!»

Накануне отъезда ей позвонил Валерка.

— Степка, как дела? Собираешься?

— Собралась уже.

— Волнуешься?

— Ни капельки, — соврала Степанида.

— Врешь. Я ж тебя знаю! Да, кстати, я хотел спросить, про куртку никаких новостей нет?

— Откуда?

— Так я и думал. Мне тут пришла в голову одна мысль…

— Какая?

— Да вот хочу на досуге разузнать, кто такой этот Холщевников.

— На каком досуге? Ты ж на дачу едешь!

— Отъезд на три дня откладывается, там трубу прорвало, пока отремонтируют… Как ты на это смотришь?

— Да никак. Охота тебе, узнавай!

— Как, ты сказала, его зовут? Тимофей…

— Михайлович! Валер, ты один, что ли, будешь этим заниматься?

— Пока один. А там посмотрим. Если дело окажется перспективное, может, Костю привлеку.

— Валер, прошу тебя, если привлечешь Костю, привлеки и Алку, ладно?

— Это еще зачем?

— Сам не понимаешь?

— Она в него влюблена, что ли? — догадался Валерка.

— Ну да. Ой, ее ж тоже на дачу увозят…

— Да погоди, Степа, может, этот Холщевников просто какой-нибудь престарелый актер. Скорее всего даже. Везет же тебе, Степка, в Париж едешь!

— Не говори!

— Вас Олег провожать будет?

— Олег, понятное дело.

— А Мотькина мама?

— Она не сможет. У нее Игорек приболел. А ты почему спрашиваешь?

— Просто так. Ну ладно, Степа, желаю тебе удачной поездки. Да, когда будешь гулять по Монмартру, вспомни про меня.

— По чему гулять?

— По Монмартру. Монмартр — это такой район Парижа, где живут художники. Оперетку знаешь «Фиалка Монмартра»?

— Слыхала вроде…

— Наверняка слыхала. Там еще поют: «Карамболина, Карамболетта, ты светлой юности мечта!»

— А, знаю! — обрадовалась Степанида. — «Карамболина, Карамболетта, у ног твоих лежит блистательный Париж!»

— Молодец, а говоришь, не знаешь. Вот все герои этой оперетки жили как раз на Монмартре. Да, Степка, я желаю, чтобы и у твоих ног лежал блистательный Париж!

— Скажешь тоже! — хмыкнула Степанида.

— Ну не у твоих, так у Мотькиных!

— Валер, ты чего так раздухарился?

— Свобода, Степка, со школой до сентября покончено, это ли не радость?

— Вообще-то да. Ну все, Валер, у меня еще дела всякие.

— До свиданья, друг мой, до свиданья, милый мой, ты у меня в груди, предназначенное расставанье означает встречу впереди!

— Ты больной?

— Почему? Наоборот, здоровый. Я тебе прочитал стихи, а ты, как хабалка, отвечаешь: «Ты больной!» Фу, Степанида, я думал, твоя душа уже распахнута для искусства! Ты что, этих стихов не знаешь? Это же Есенин. Сергей Есенин. Это его самое последнее стихотворение, он его кровью написал, вскрыл себе вены и кровью написал эти стихи, а потом повесился.

— Брешешь.

— Степанида, ты хотя бы слышала про такого поэта — Есенин?

— Конечно! Только я ничего такого не знала… про вены…

— Зато теперь узнала. Кстати, Маяковский про это написал: «Может, окажись чернила в „Англетере“, вены резать не было б причины». Ладно, Степка, вот ты вернешься из Парижа с распахнутой душой, и я научу тебя любить стихи.

— Да чего вы заладили: стихи, стихи? — проворчала Степанида.

— Кто это вы? — полюбопытствовал Валерка.

— Ты да Юлия Арсеньевна.

— Потому что мы оба чувствуем за тебя ответственность и не хотим, чтобы ты выросла недоразвитой.

— А по-твоему, кто стихи не читает, тот недоразвитый?

— В известном смысле.

— Валер, а ты давно стихами увлекаешься? — спросила Степанида, припомнив слова Юлии Арсеньевны о том, что стихи читают влюбленные.

— Да как тебе сказать… уже года три. А что?

— Да нет, так… — разочарованно протянула Степанида.

— Ладно, Степка, счастливо тебе!

— И тебе — счастливо оставаться!

Утром Матильда разбудила ее ни свет ни заря.

— Степка, вставай, а то в Париж опоздаем!

Матильда так и сияла.

— Моть, вон сколько времени еще, а у нас все готово! Могли б еще поспать.

— Ничего, в самолете поспишь!

— Нешто там уснешь?

— А почему бы и нет?

— Страшно.

— Да нет, Степа, можно привыкнуть.

— А ты когда первый раз летела — боялась?

— Боялась, да. Но Аська меня успокаивала. И потом, в самолете было так интересно! Ох, Степка, просто сил уж нет терпеть!

— Ты меня поэтому разбудила?

— Конечно! — счастливо засмеялась Матильда и в ночной рубашке закружилась по комнате.

— А нас кто встречать будет? Аська?