Книга У страха глаза велики, страница 9 – Екатерина Вильмонт

— Это твоей Степаниде. Чтоб ей не обидно было.

Я взглянула на него с благодарностью.

Но вот объявили, что самолет из Москвы прибыл. Я замерла в ожидании.

— Аська! — раздался вдруг Мотькин вопль. — Аська!

Мы бросились друг другу в объятия. Потом отстранились — посмотреть, насколько мы переменились за это время. Меня поразила Мотькина бледность и худоба. Она была почти прозрачная. А глазищи теперь занимали пол-лица. У меня сжалось сердце.

— Мотька, ты так похудела! Ты здорова?

— Здорова, как корова! Только устала до чертиков. Ой, Аська, мне столько надо тебе рассказать.

И тут я взглядом наткнулась на Степаниду. Она стояла позади Мотьки с довольно-таки хмурым видом.

— Степанида, привет! Дай-ка я тебя поцелую. А ты выросла и похорошела!

Степанида позволила себя поцеловать. И тут к ней шагнул Ален.

— Добрый день, Степанида! Я — Ален! А это тебе, с приездом! — он протянул ей цветы.

Степанида залилась краской.

— Это мне? — пролепетала она. — Какие красивые… Спасибо.

И она взглянула на Алена с такой благодарностью, что я чуть не разревелась. А Матильда тем временем уже обнималась с Полем.

— Ну все, все, — сказал Ален, — нежности потом, сейчас надо ехать. Мадам Жюли ждет нас с завтраком. А ее завтраками пренебрегать не стоит.

— Я опять в Париже! — восторженно вскрикнула Мотька. — Кто бы мог подумать! Степка, ты хоть понимаешь — ты в Париже!

— Понимаю, чего ж тут не понять.

— Вот что значит разница темпераментов, — проворчал Ален.

В машине я с Мотькой и Степанидой села сзади, а Поль рядом с Аленом. Мотька то и дело что-то восклицала, а Степанида молча смотрела в окно.

— Аська, а какие планы на сегодня? — спросила негромко Мотька.

— Сейчас позавтракаем, а потом куда хотите, полная свобода!

— А Игорь Васильевич здесь?

— Нет ни его, ни Ниночки, они в Севилье, вернутся через несколько дней.

— Жаль…

— Ничего, успеешь еще пообщаться с дедом! У вас же целых три недели.

— Ох, не говори! Даже самой не верится. Три недели в Париже, с тобой! — прошептала Мотька.

— Матильда, — сказал Ален, — сегодня у меня свободный день, поэтому надо воспользоваться машиной.

— Что ты имеешь в виду?

— Может, махнем после завтрака в Версаль?

— Можно и в Версаль! В прошлый раз мы так недолго там были…

Я видела, что Степанида напряглась. Наверно, она не знает, что такое Версаль, а спросить стесняется, ну да ничего, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Степка, гляди, ты знаешь, что это такое вон там торчит? — закричала Мотька.

— Знаю! Эйфелева башня, — невозмутимо ответила Степанида.

— Точно! — обрадовалась Матильда.

Когда машина Алена свернула на нашу улицу, Матильда завопила:

— Степка, Степка! Это наша авеню! Авеню Виктора Гюго!

— Только не спрашивай меня, чего он написал, — тихо проговорила Степанида.

— А ты, что ли, знаешь?

— Конечно! «Собор Парижской Богоматери», «Отверженные» и еще много чего, — продемонстрировала свою эрудицию Степанида.

— Ну надо же! — поразилась Мотька.

Мы подъехали к нашему дому. Навстречу нам выскочил Дидье.

— Бонжур, Дидье! — проговорила Матильда.

— О! Мадемуазель, бонжур! — захлопал глазами Дидье, узнав Матильду. — Рюски баришна!

— Это кто? — не выдержала Степанида.

— Консьерж.

— А почему негр?

— В Париже много негров, — не придумала я ничего лучше.

Степанида кивнула, приняв это к сведению.

Мы вошли в дом. При виде отделанного красным деревом лифта Степанида округлила глаза и покачала головой, но ничего не сказала. Она вообще почти все время помалкивала — то ли боялась сказать что-то невпопад, то ли была переполнена впечатлениями. Завтрак мадам Жюли накрыла в столовой, и я подумала, что Степаниду это смутит, но ничуть не бывало. Она вполне спокойно управлялась с приборами, и только незнакомая еда внушала, кажется, ей некоторые опасения — наслышалась, видно, что французы едят лягушек. А Мотька так и сияла! Поль смотрел на нее открыв рот, но я сразу поняла: ему ничего не светит. По всем признакам, Мотька была влюблена. Неужели по-прежнему в Олега? Что-то не верится!

После завтрака мы все погрузились в машину и поехали показывать Степаниде Париж и его окрестности. Надо же воспользоваться свободным днем Алена!

А Степаниде было как-то не по себе. Ее поразила роскошная квартира знаменитого певца, где предстояло прожить целых три недели. Там все было как-то не так, даже в уборной она далеко не сразу сообразила, как спустить воду. Она была в панике, даже взмокла с перепугу и уже от отчаяния дотронулась до какой-то металлической пластинки в стене. И вода сразу полилась. Придумают же… А сколько еще подобных ситуаций ее ждет? Хорошо еще, она не успела никого позвать на помощь… то-то позору было бы… Да и вообще… Эта пожилая мадам Жюли, которая подает к столу… Негр, который таскает чемоданы… И эти парни, Ален и Поль… Вроде ничего плохого в них нет, Ален вон даже цветочки ей подарил, а все-таки… Чужие они какие-то… «Ну да ничего… Я еще привыкну. Привыкла же я в Москве, — думала она, — а сначала тоже было страшновато и неловко. Кстати, надо будет попросить у Аси карту Парижа. Хорошо бы дня через три-четыре освоиться немного и начать одной гулять по городу». Она понимала, что Аське и Мотьке охота побыть наедине, а она, вообще-то, прекрасно ориентируется. В Москве уже через три дня передвигалась самостоятельно. Правда, в Москве все говорят по-русски, но зато тут, в Париже, все улыбаются, а в Москве народ больше хмурый… Да, решила Степанида, одной гулять даже интереснее… Надо только, чтобы Аська научила ее пользоваться здешними уличными телефонами — на всякий случай… Хотя вряд ли ее отпустят одну, Матильда побоится… «Ну ничего, я что-нибудь придумаю, уговорю их, или… Или просто уйду потихесеньку, а потом приду как ни в чем не бывало, и они поймут, что меня можно отпускать одну. Завтра же с утра попробую! Встану пораньше и слиняю. Ненадолго, на полчасика всего, пойду прошвырнусь по нашей авеню, никуда даже сворачивать не буду, чтобы не заплутать». И, приняв такое решение, Степанида успокоилась.

Ален целый день возил их на машине, показывал достопримечательности. У Степаниды голова шла кругом от всяческих красот и от старания ничем не выдать своего невежества. Она приказала себе не задавать лишних вопросов и ничему не удивляться. Хотя это было трудно, потому что на самом деле она пребывала в непрерывном удивлении.