Онлайн книга «Люди огня»
Дождь кончился. Мы поднялись по влажным ступеням. Начальнику тюрьмы позвонили с пропускного пункта, и он подобострастно встретил нас у входа. — У вас есть большой зал? — поинтересовался Господь. — Соберите там всех арестованных иезуитов. Зал был современным и каким-то зловещим. Мертвенно-бледный свет прямоугольных плоских ламп. Голубоватый пластик на стенах. Небольшая сцена. Хотелось назвать ее помостом… Мы поднялись на «помост». Господу услужливо принесли кресло. Я встал за его спиной. Зал уже был полон, однообразная публика — все в синих тюремных робах, даже священники. — Дети мои, многих из вас уже допросили по делу о тайном ордене иезуитов, — начал Господь. — К сожалению, я не удовлетворен результатами. У нас осталось слишком мало времени для спасения. И я не могу позволить им погибнуть. Вы должны мне помочь. Вот здесь, — он поднял руку со сложенным вдвое листком бумаги, — список из пятнадцати человек. Их выбирал компьютер при помощи генератора случайных чисел. Я даю вам еще час. Если за это время я не узнаю ничего нового — эти люди умрут. Мы честно ждали час в просторной комнате рядом с залом. Каждый из заключенных мог сделать заявление, и его бы к нам пропустили, но никто не пришел. — Их уже опросили, Господи. И многих при помощи наркотиков. Они просто ничего не знают. — Они просто не поверили. Что ж, придется доказывать. — Эммануил достал список, передал охраннику. — Приведите этих людей. Пятнадцать человек. Бледные лица. В свете ненастного дня, проникающем через зарешеченные окна, они уже кажутся мертвыми. Среди них Эндо Хасэгава. Мне кажется, что выбор был неслучаен. Компьютер здесь ни при чем. Пятнадцать человек? Нет, шестнадцать. Я вопросительно посмотрел на Господа. Он — ободряюще на меня, потом сурово — на них. — Я знаю, что большинство из вас невиновны, — начал он. — И тем не менее вам придется умереть. Но вспомните о первых мучениках христианства. На них тоже не было вины, но они умерли, разорванные львами на камнях Колизея, замученные и сожженные. Но если бы не было этой жертвы — не было бы и торжества Веры. Ваша жертва не меньше. Ваша смерть — для торжества на Земле божественного закона в Великой Империи. Но вам легче. Близится день, когда мертвые восстанут. Близится время воскресения. Первым мученикам пришлось ждать почти две тысячи лет. Вам — год, не более. Через год я верну вас. Ваша смерть — лишь видимость, боль мимолетна. И я не хочу, чтобы вы умерли, отчаявшись и погубив души проклятиями своему Богу. Он кивнул охраннику, и в комнату внесли поднос с хлебом для причастия и золотой чашей. Поставили два подсвечника. Белое дерево. По три свечи в каждом. Вызывал по одному, по списку. Они преклоняли перед ним колени, принимали причастие. Огонь в глазах. Рыцари, идущие на смерть за своего сеньора. — Нагаи Тору! — Я не буду. Ничем не примечательный щуплый японец в такой же синей робе, как у всех. — Дитя мое, ты не хочешь примириться со своим господином? — У меня другой господин. — Подойди сюда! — Эммануил почти кричал. Его лицо исказила ярость, и под его благообразным ликом я вдруг увидел другое лицо, напоминавшее карикатуру, сожженную в Вене на площади святого Штефана. И мне стало страшно. Нагаи подошел. Спокойно, независимо. Я восхитился. Эммануил резко схватил его за руку. Рука со Знаком. В мерцающем свете свечей было трудно понять, поддельный он или настоящий. Японец поднял голову. Ужас в глазах. Потом равнодушие и пустота. Он начал медленно оседать на пол. Потом упал. И только тогда Эммануил отпустил его руку. Знак остался. Нагаи был мертв. — Продолжим, — сказал Эммануил и обвел зал глазами. — Так будет с каждым, посмевшим мне изменить. В некоторых индийских сектах, говорят, адепты сидят на подстилках из человеческой кожи. Дальнейшее напоминало радение подобной секты. Да, соседство с трупом добавляет действу мистицизма. Первые христиане тоже любили устраивать свои агапы [70] , используя вместо столов фобы с костями мучеников. Последним подошел тот самый таинственный шестнадцатый. Эммануил назвал его по имени, но я не запомнил. — Твоя задача — самая трудная. Сегодня ты получишь полное отпущение грехов и свободу, — Эммануил задумался. — Ты действительно неплохо владеешь мечом? — Да, Господи. Эммануил кивнул. — Надеюсь. Встань, повернись к ним… Дети мои, я хочу, чтобы вы смотрели на этого человека не как на палача, а как на кайсяку. Его роль так же почетна, как и ваша. Палач низко поклонился своим будущим жертвам, и они ответили ему поклоном. — Выведите их на тюремный двор, — приказал Эммануил охране. Потом повернулся ко мне: — Теперь ты. Во всем происходящем мне чудилось какое-то несоответствие, морок, обман. Причастие Третьего Завета здорово вышибало из головы подобные мысли, и я принял его с радостью и облегчением. Правда, последнее время эта радость и облегчение длились все меньше и меньше. — А теперь подпиши. Это был смертный приговор этим пятнадцати. Подпись Великого Инквизитора необходима. И я подписал. — Пошли. Мы вышли на тюремный двор под серое небо. Каменные стены, чахлая трава, два с половиной куста у стен. Унылое место. Осужденные стояли на коленях примерно в метре друг от друга. За ними я увидел шестнадцатого. В руках у него был меч. — Господи, разреши мне уйти! — взмолился я. — Не стони, Пьетрос. Мы ведем священную войну. Воин не должен бояться крови. Кровь! Пятнадцать голов. Это только начало. Этим не кончится. Я уходил с места казни, словно карабкался в гору. Сердце у меня стучало. Эммануил спокойно шествовал впереди. Ничего в нем не изменилось — ни походка, ни манеры, только подол белой туники был чуть-чуть забрызган кровью. Почему я до сих пор с ним, кто бы он ни был?! Впрочем, кто я без него? Безвестный служащий в мелкой конторе. После окончания колледжа с моей карьерой что-то случилось. Все пошло наперекосяк. Тогда иезуиты предлагали мне вступить в орден. Я отказался — не то чтобы я что-то имел против них или проповедуемых ими идей, просто я — вольный человек. Военная дисциплина не для меня. И отречение от своего ума не по мне. Я слишком дорожу своим интеллектом, чтобы от него отказываться. Но не влип ли я в то же самое, связавшись с Эммануилом? Отказался от рабства, чтобы тут же попасть в другое, возможно, куда более жестокое. — Ты опять сомневаешься, — сказал Эммануил, когда мы сели в машину. |