Онлайн книга «Участок»
|
Суриков достал из кармана рулетку. – У меня своя. Сома буду мерить, когда вынем. А тебе зачем? – Медкомиссию хочу пройти. – Какую медкомиссию? И я-то при чем? – При том. Для больницы надо. Вадик сказал, теперь размеры требуют, чтобы положить. – Правда, что ли? – А я когда врал? – спросил Хали-Гали. – Так что давай меряй меня по длине и ширине. – Чего только не придумают! – восхитился Суриков. И измерил рост Хали-Гали. – Где еще? – В плечах. Суриков измерил в плечах. – Теперь иди все-таки в дом, там на той же полке тетрадка лежит, ты сверху размеры запиши. И не забудь, куда записал! – Мне-то зачем? – Мало ли... Пригодится! – Чудишь ты, дед! Ладно, запишу... Суриков зашел в дом, нашел тетрадь, записал – и заторопился обратно к омуту. Мурзин как раз приготовил взрывчатку. Велел всем отойти, поджег фитиль и кинул пакет в воду. Вскоре послышался взрыв – не такой мощный и громкий, как все ожидали. Несколько мелких рыбешек всплыли вверх пузом, ребятня с радостным визгом бросилась доставать их. Сом не появился. – Маловат заряд, – сказал Мурзин. – Поосторожничал я. Надо второй готовить. Он начал готовить второй, а люди все ныряли, совали палками, закидывали удочки с большими крючками. Безрезультатно. Кравцов, как бы тоже увлеченный процессом, ходил по берегу и улучил возможность спросить Льва Ильича про таблетки. – Какие таблетки? – не понял Шаров-старший. – Вадик через вас передавал Кублакову, что нельзя пить алкоголь вместе с таблетками. Вы передали? – Не помню. Наверно, передал. – Но он все равно пил? – Так день рождения же! – Не его день рождения. – Ну и что? Не могло такого быть, чтобы праздник, а Кублаков – не пьет! Все пьют, а он нет? Да он от одной тоски застрелится! Поразмыслив, Кравцов подошел к Стасову, отвел его в сторонку и очень вежливо, извинившись, спросил: не показалось ли Стасову, что Кублаков был пьян? – Не показалось. Скорее наоборот – показалось, что трезвый. Пьяный человек и плывет по-пьяному, а трезвый – иначе. – Ясно... Подошел Кравцов и к Леньке, который, само собой, ошивался тут же. Он уже спрашивал у него про пистолет, и тот ответил, что нашел его в камышах на берегу. Не у самой воды, а в сухой гуще перед лесом. Кравцов решил уточнить одну деталь: был ли пистолет просто брошен или как бы положен – и положен недавно? – Так не ложут! – сказал Ленька. – Он прямо воткнутый был, будто кинули его. И, ну, зарос, что ли, уже. Ну, не зарос, а всякое говно на нем уже налипло. – Надо говорить: мусор. – Нет, ясно, что не человеческое говно, мусор, ну да, – исправился Ленька. У Кравцова было ощущение, что зыбкая цепочка, которая вяло, обрываясь, тянулась столь долгое время, скручивается в весьма ощутимую цепь. И он решил сделать то, что давно пора было сделать (но не хватало для этого уверенности): сходить к Клавдии-Анжеле. 9 Он пошел к Клавдии-Анжеле. В магазине были Синицына, Савичева и Сироткина. Женщины, в отличие от мужчин, в большинстве своем менее любопытны насчет загадок природы. Эти загадки, как правило, не имеют никакого отношения к тому, что их действительно интересует: дом, хозяйство, семья, дети. И пусть там будет НЛО, снежный человек или даже корабль приземлится с инопланетянами, но если это произойдет тогда, когда женщине нужно кормить ребенка, доить корову или пропалывать картошку, она ни ребенка, ни корову, ни картошку не бросит. И тут речь не о приземленности, а о насущности женской жизни, а заодно удобный повод высказать давнишнее наше мнение: байки о женском любопытстве – голый миф. Хотя поговорить о всяких странных вещах они тоже не прочь, но по ходу жизни, не прерываясь. – Этому сому, как Дикому Монаху, лет сто, – увлеченно рассказывала Сироткина. – Ночью монах на берег выходит, посвищет – и тот приплывает. – Точно, точно! – соглашалась Савичева. – Монах обязательно где-то в пещерах живет! Кто у меня месяц назад гуся украл? – Строители, может? – засомневалась Синицына. – Строители? А старый тулуп пропал, я его проветриться вывесила? Тоже строители? Им-то зачем? А вот монаху, чтобы греться, самое то! – сказала Савичева. Синицына пожала плечами. Не то чтобы ей казались невероятными рассказываемые вещи, но досадно было, что не она рассказывает. И поэтому она покачала головой: – Слушаю вас и прямо глазам своим не верю! Современные женщины, а выдумывают, как темные старухи какие-то! И сом у них столетний, и монах какой-то... Я вон в телевизоре смотрела: никаких этих... полунормальных, что ли? – Паранормальных, – сказала Клавдия-Анжела. – Вот! Никаких паранормальных явлений нету! Раздосадованная Сироткина вскрикнула: – Ну да, ну да! Ты еще, баб Зой, про сыновей расскажи! С высшим образованием! Начальники обои! – А тебе-то что? – тихо спросила Синицына. – А то! Старший – да, в правительстве сидит, спорить не буду! Зато младшего мой Сироткин у вокзала под лавочкой видел. Спит под лавочкой – и бутылочка под щекой! Все знали, что у Синицыной получились разные сыновья. Но вслух об этом не любили говорить. Во-первых, потому, что они и у всех – разные. Во-вторых, если из двух один получился все-таки порядочный, это радость, грех другим попрекать. Поэтому Сироткину никто не поддержал, наоборот, осудили, хоть и молча. Тут и вошел Кравцов: – Здравствуйте, женщины! Здравствуйте, Клавдия Васильевна! – Спасибо! – весело ответила Клавдия-Анжела. Женщины одна за другой вышли, а Кравцов спросил: – За что же спасибо? – За то, что по имени-отчеству зовете. А то кто Анжелой, никак их не исправишь, кто Клавой, а кто сразу двумя именами зовет... Собачку не нашли? – Да нет... Я вот что... – Про Кублакова хотите спросить? – А вы откуда знаете? – Так вы сегодня у всех спрашиваете. День у вас такой. – Но вас-то при этом не было! – А это неважно. Ладно, слушайте мое мнение: утопился он. Сам. – С чего это? – Да говорил об этом. Утоплюсь, говорит, от тоски. Люба, говорит, от меня материальных благ требует, а у меня, говорит, душа. И милицейская шкура, говорит, надоела... – Значит, он со своей душой – к вам? Симпатизировал, значит? |