Книга Еще жива, страница 22 – Алекс Адамс

И он смотрит на меня, когда я, так и не сказав ни слова, выхожу. По крайней мере я надеюсь на это, проходя через холл с замершим сердцем.

Сейчас

Швейцарец нагоняет нас через милю пути.

— Что в Бриндизи?

— Корабль.

— Ага, значит, там мужчина.

— Иногда корабль значит просто корабль.

— Так ты врач? — спрашиваю я через некоторое время.

— Да.

Я жду, но он больше ничего не говорит.

— И какая у тебя специализация?

— Твой народ называет таких, как я, убийцами, американка.

— Ты…

Я судорожно шарю по закоулкам сознания в поисках не очень грубого определения.

— …специалист по регулированию рождаемости.

Его смех похож на сухой кашель.

— Вы, американцы, боитесь называть вещи своими именами. Аборты. Среди прочего. В основном я занимаюсь научной деятельностью.

«Не делай этого», — приказываю я себе, но тело изменяет мне. Ладонь прикасается к животу. Едва заметное движение. На одно мгновение. Но швейцарец замечает.

— Ты беременна.

Я не подтверждаю и не отрицаю.

— Ты должна прервать беременность.

Лиза идет сзади, положив руку на металлический багажник. Швейцарец неотрывно смотрит на меня, в то время как я смотрю на нее.

— Человеческая душа — потемки, американка.

— Ты хочешь сделать привал? — спрашиваю я через плечо.

— Вероятно, это монстр, — продолжает он. — Существо внутри тебя подобно тем, что были в амбаре.

Лиза качает головой, ускоряет шаг, нагоняет швейцарца и сжимает пальцами ремешок, свисающий с его рюкзака. Возобновляется постукивание черенка метлы.

— Что мне будет стоить твоя помощь?

— Я скажу тебе. Когда придет время.

Я не прошу. Я не осмеливаюсь.

Тогда

Когда я последний раз видела Бена, его спина была болезненно скрючена. Конечно, у меня нет предчувствия, что я больше его никогда не увижу. У меня в голове не звучит голос суфлера, подсказывающего, что нужно делать.

— Боже мой, — говорит Бен, когда я справляюсь о его здоровье, — мне нужна новая кровать, что ли. Спина совсем замучила.

Он спит на диване в гостиной своей квартиры, посреди всего этого окружения в духе хай-тек. Жилище Бена похоже на чрево робота — красные и зеленые светодиоды сообщают о состоянии системы в любую секунду.

— Ты бы мог просто регенерироваться.

Я показываю на один из немногих в его комнате предметов органического происхождения — картонный макет камеры регенерации боргов, сделанный в натуральную величину.

— Не насмехайся над боргами. Однажды мы все переселимся во вселенную Star Trek, [17] может, не в этой жизни, но это будет.

Я протягиваю сумку.

— Что скажешь насчет китайской еды?

— Страшно хочу есть. Надеюсь, смогу это удержать в себе. Уже два дня я…

Он показывает пальцем себе в рот, изображая рвоту.

Мы делим телятину и брокколи, жареный рис, приготовленную по-китайски сладкую свинину в уксусе и какие-то креветки, название которых я не могу воспроизвести. Я просто ткнула пальцем в меню, не рискуя свернуть себе язык. И пока мы наблюдаем заставку скринсейвера [18] на его трех огромных мониторах, я спрашиваю про Стиффи.

— Не знаю, — говорит Бен. — Не видел его.

Я цепляюсь палочками за стенку коробки. Креветка вылетает и приземляется на диван. Бен подхватывает ее пальцами и отправляет голое ракообразное в свой измазанный соусом рот.

— Я тоже его не видела. Хочешь, помогу расклеивать объявления?

— Нет, он появится, когда сильно проголодается.

— Позже его поищу.

— Да не стоит.

Тридцать семь кошек официально числятся в нашем здании. Сорок одна, если учесть миссис Сарк на шестом этаже, у которой на четыре кошки больше, чем она всем говорит. Это нетрудно, поскольку они все братья из одного помета и все отзываются на кличку Мистер Кис-Кис.

Сорок одна кошка.

Однажды они уйдут бродить сами по себе, как это принято у кошек, чтобы уже никогда не вернуться.

— Черт, черт, черт!

Ругань льется изо рта лаборанта, пытающегося добиться на лице растительности более солидной, чем юношеский пушок. Зовут его Майк Шульц.

— Все до одной.

Мыши подохли. Как он и говорит, все до одной. Я знаю об этом, потому что я их нашла, когда убирала помещение промышленным пылесосом для влажной среды.

Хорхе стоит напротив меня, скрестив руки на груди. В его глазах победным танцем сияет праздничная иллюминация. Он качает головой, как будто это трагедия, как будто дюжина дохлых мышей имеет какое-то значение. Имеет, но только не для него. Я видела чучела беличьих головок, свисающие с зеркала заднего вида в его автомобиле.

Шульц трет себе лоб.

— Вот дерьмо.

— Похоже, кто-то напортачил.

Говоря это, Хорхе смотрит прямо на меня.

— Прошу прощения, — отвечаю я Шульцу, — они уже были в таком состоянии, когда я сюда пришла.

— Это не ваша вина.

Он тыкает пальцем в кнопку на панели управления в стене. Мы стоим и смотрим на дохлых мышей. Что касается меня, то я стараюсь не брать все это в голову.

Через минуту мы слышим чьи-то уверенные шаги. Затем входит крупный мужчина. Это вызывает во мне беспокойство, поскольку Джордж П. Поуп сюда не спускается. Я никогда раньше его не встречала, но его широко улыбающаяся физиономия встречает меня каждое утро в вестибюле. «Выбирайте „Поуп Фармацевтикалз“, — по-отцовски говорит он с экрана с улыбкой, которая должна восприниматься как обнадеживающая. — „Поуп Фармацевтикалз“ считает вас частью своей семьи». Без нее у него лисья внешность. Возможно, на изображении он больше, чем в жизни, а может, просто крупный физически человек. Я не могу определить его истинных размеров. Так или иначе, но мы вжимаемся, чтобы освободить ему достаточно места, в том числе женщина, следующая за ним по пятам. Это настолько светлая блондинка, что ее локоны сливаются с белоснежным лабораторным халатом в одно целое.