Онлайн книга «Еще жива»
|
— Спасибо, спасибо, спасибо. — Ты уверен, что в музее никто не будет возражать? — Они ничего не узнают. А если даже и узнают, они, так же как и мы, любят хорошие исторические тайны. Если это и вправду недостающее звено, как полагает Рауль, руководство, возможно, захочет ее приобрести. Такое важное открытие принесет нам всемирную известность. Если я от нее избавлюсь, она перестанет быть моей проблемой. Но проблема, переданная в чужие руки, не перестает быть от этого проблемой. — Хорошо, тогда так и поступим. — Дорогой? — обращается он к Раулю, отвернувшись от трубки. Издали, откуда-то из недр квартиры, раздается голос Рауля, который приближается по мере того, как Джеймс идет к нему. — Дорогой, Зои подняла оба больших пальца вверх. — Пожалуй, только один, — говорю я, смеясь. — Только один палец. Рауль берет телефон: — Ловим тебя на слове. — Желаю скорейшего выздоровления. — Ты прелесть, — хрипит он. — Неудивительно, что Джеймс тебя обожает. Мы собирались лететь в Майами на следующей неделе, но там формируется ураган. Потом его рвет. Холодок пробегает у меня по спине. Сейчас Крики Лизы выдергивают меня из тяжелого сна. На часах 2:24 ночи, а по ощущениям в теле — 20:15 вечера, что на пятнадцать минут позже того момента, когда я положила голову на свой рюкзак под раскидистым деревом. Она теперь другая. Чего-то в ней недостает. Не только потерянного глаза. Я ругаю себя. Мое рациональное сознание говорит, что я была слишком утомлена и что, независимо от того, хотела я или нет, все равно уснула бы в ту ночь. Песочный человек [19] иногда берет свое, не сообразуясь с ценой. Но другая часть меня пеняет, что я могла бы сделать больше для защиты одного подопечного. Двоих. — Что случилось? — спрашиваю я хриплым ото сна голосом. — Просто сон приснился, — отвечает швейцарец. Этой ночью он стоит на часах. Двоих. Лизы и моего нерожденного ребенка. Хотя пока это еще не настоящий ребенок, так ведь? Что сейчас происходит в моем животе? Я не помню. Сведения о событиях между зачатием и рождением все больше путаются у меня в памяти, когда я пытаюсь распределить их по неделям. Сейчас уже появилось сердцебиение, это я знаю. И ногти. Но я помню это по фильму, а не по схеме во временном медпункте и не по книге, которую мне дал врач, совершенно ничего не знавший о деторождении. Он снабдил меня витаминами и пожелал удачи, и это все, что от него можно было получить. Беременность не имеет значения. Сейчас. Роды далеко не на первом месте, когда все вокруг гибнет. Новая жизнь не восполнит старую. Я могла бы спросить у швейцарца. Он, наверное, знает, какие клетки сейчас делятся, обособляясь в органы, каково соотношение человекоподобного и инопланетного во внешности плода. Он, должно быть, знает, насколько нормально это едва заметное дрожание. Пока я размышляю, спрашивать или нет, Песочный человек возвращается. Он шагает через поле, запустив одну руку в мешок, чтобы набрать песка. Вот он здесь, под деревом, склонился надо мной. «Спи», — говорит он и окутывает меня дремотным туманом, в котором остается совсем немного от настоящего. Только слова, произнесенные голосом швейцарца. — Прекрати, англичанка, — говорит он. — Сны для слабаков. — Ты планировала беременность? — спрашивает швейцарец какое-то время спустя. Не спим только мы двое в этот недолгий промежуток между тьмой и светом. — Нет, это явилось сюрпризом. Тогда он начинает говорить, рассказывая, чего можно ожидать, когда ты в положении, и не давая мне возможности вставить хоть слово. У меня есть вопросы, страхи. Швейцарец заполняет пробелы в моих знаниях фактами. Тогда — Вы ведете активную половую жизнь? На этот раз это не доктор Скотт. Незнакомое лицо и белый халат, который может значить, а может и не значить, что он действительно врач. Он представился, когда я вошла, но мой мозг дал осечку, и его имя растворилось в стерильно чистом кондиционированном воздухе. — Нет. Он не похож на врача. Он лишен живости, обычно присущей врачам. Они всегда куда-то торопятся. Их ноги, как правило, обуты в удобные туфли, а не в крепкие ботинки с массивными носами. Эти ботинки никогда не бывали в приемном отделении. Никогда они не бывали и на строительной площадке. Если я опущусь на колени и поднесу лицо к полированной коже, то увижу там свое искаженное отражение. Комната смеха со своими кривыми зеркалами живет на этих ботинках, напоминая мне, что с тех пор, как на прошлой неделе подохли мыши, «Поуп Фармацевтикалз» существует словно во сне. Все немного не так, как должно быть, все происходит не так, как происходило раньше, и если лица те же, то души, скрывающиеся за ними, уже другие. Незнакомцы кивают, улыбаются, заговаривают со мной, как будто мы работаем вместе уже два года. Даже лицо Джорджа П. Поупа в вестибюле изменилось. «„Поуп Фармацевтикалз“ считает вас частью своей семьи», — говорит он, как и раньше, но теперь в этих словах чувствуется ложь. — Вы уверены? — Совершенно. Хотя я и не понимаю, каким образом это может вас… — Есть ли подозрения на беременность? — …касаться. Нет. Он похож на охранника. Правда, я видела почти весь штат секьюрити вокруг здания и в столовой, и этот тип не из наших. Охранники «Поуп Фармацевтикалз» совершают свои обходы при люминесцентном освещении, а у этого парня настоящий загар. Настоящий солнечный загар. Жесткость укоренилась и в его внешности, и в поведении. Он не из тех, чья жизнь проходит в ожидании от одного пончика до другого. Он делает пометки в толстом блокноте. Или, может, отвечает на вопросы теста: Являетесь ли вы тайным сторонником теории заговора? Насколько хорошо вы осведомлены о состоянии своего сексуального здоровья? — У вас были недомогания за последний месяц? — Нет. — А в последнюю неделю? — Я вам только что сказала, нет. — Вы испытывали недомогание сегодня? — Нет. — Испытывал ли какие-либо недомогания в последнее время кто-либо в вашем ближайшем родственном и дружеском окружении? — Нет. — Вы уверены? — Да. Он мне не верит. Недоверие недвусмысленно читается на его лице. Сбоку его челюсти появилось еле заметное подергивание, совпадающее со стискиванием зубов. |