Книга Люди Домино, страница 35 – Джонатан Барнс

Направляясь назад в свою квартиру приблизительно через полчаса после того, как я простился со старушкой, я заметил, что точная копия моего старого велосипеда, брошенного на работе в тот день, когда меня приняли в Директорат, была пристегнута к тому самому фонарному столбу, который использовал я для своей развалюхи. Странно, подумал я. Какое совпадение.

Войдя в дом, я увидел Эбби за кухонным столом, она попивала винцо с последним человеком, которого я предполагал здесь увидеть.

— Барбара?

Одетая в неприглядное ворсистое платье, с неудачной короткой стрижкой, эта пухлая девица хихикнула, увидев меня.

— Генри, привет.

— Вы как здесь оказались?

— Я пригнала ваш велосипед. Вы оставили его на работе. — По краям ее щек зарозовело что-то вроде румянца. — Я его пристегнула цепочкой возле дома.

Меня это тронуло.

— Очень мило с вашей стороны. Я о нем совершенно забыл.

— Вам он на новой работе не нужен?

— Вообще-то не нужен. Обычно за мной присылают машину.

Барбара восхищенно просияла.

Тут вмешалась Эбби.

— Мы как раз тут сидим — знакомимся, — сказала она. — Я сказала, что Барбара могла бы оставить велосипед мне, но она, похоже, была полна решимости увидеть тебя.

Барбара зарумянилась.

Эбби со значением посмотрела на меня.

— Мы думали, ты появишься раньше.

— Я был в больнице.

Барбара, услышав это, прониклась восхищенным сочувствием, Эбби посмотрела на нее с нескрываемым раздражением.

— Я так вам сочувствую, — сказала Барбара. — Есть какие-нибудь изменения?

— Не думаю, что в его состоянии произойдут какие-нибудь изменения.

— Выпей, — сказала Эбби. — За компанию.

Я сел, налил себе вина и спросил у Барбары, как у нее дела на работе.

— Вы же знаете, какие там дела. Материалов больше, чем мы можем обработать. Даже хранилище в Норбитоне переполнено. А Питер ведет себя как-то странно.

— Значит, никаких изменений, — сказал я, и Барбара услужливо рассмеялась.

— Меня постоянно посылают в экспедицию. — Пухлая девица наклонилась ко мне. — А эта женщина оттуда — ну, которая жирная и потливая. Я ее боюсь.

— Да-да, знаю, — сказал я. — Я помню. Но вы-то как поживаете?

Пока Барбара болтала о всяких пустяках, Эбби свернулась на своем стуле и угрюмо прихлебывала вино.

— Я вчера провела великолепнейший вечер с вашим мистером Джаспером, — сказала Барбара.

И тут подозрение зародилось в моем мозгу.

— Вот как?

— Очень милый человек. Такой внимательный.

Меня это встревожило, хотя я и не знал почему.

— И вы еще будете с ним встречаться?

— Наверняка, — сказала она. Голос ее прозвучал слишком уж уверенно, и она добавила: — Я надеюсь…

Эбби зевнула, потом с демонстративным удивлением посмотрела на часы.

— Боже мой — неужели уже так поздно?

— Какая занудная особа, — сказала она, как только за Барбарой закрылась дверь.

Я поставил чайник на плиту.

— Ну, занудной я бы ее не назвал.

— Она явно находит тебя очаровательным.

— Что ты имеешь в виду?

— Приехала сюда, чтобы привезти эту груду старого железа. Как-то это неловко.

— Думаю, это жест любезности.

— Жест любезности? — Мое предположение явно показалось ей нелепым. — А я думаю, она на тебя запала.

Я слышал, как закипает чайник.

— Что это ты имеешь в виду?

Эбби сложила на груди руки.

— Это видно по ее глазам.

— Ерунда. С какой стати Барбаре интересоваться мной? Так ты будешь кофе или нет?

Эбби прошлепала прочь из кухни.

— Этого еще не хватало, — пробормотал я. — Слушай, а может, ты просто ревнуешь?

Единственным ответом мне был хлопок двери — она удалилась в свою комнату.

Я серьезно подумывал — не постучаться ли мне в эту дверь, не заключить ли Эбби в объятия и не признаться ли в том, что я совершенно безнадежно и всепоглощающе влюблен в нее (и что Барбара ни в малейшей степени меня не интересует), но тут меня отвлек дверной звонок.

На пороге топтался водитель Директората.

— Берите пальто, — прохрипел он. — Старосты хотят вас на пару слов.

Я постарался как можно шумнее снять пальто с вешалки и подготовиться к уходу, но Эбби не вышла из своей комнаты, а меня снедала гордыня — и я не сказал ей, что ухожу.

У Барнаби в машине работало «Радио-четыре» [40] — передавали какую-то вечернюю дребедень с участием двух преподавателей, которые бурно спорили о раннем творчестве Герберта Уэллса.

— Ученые, — сплюнул Барнаби, когда мы проехали мимо станции Тутинг-Бек и начали обычный долгий выезд из Южного Лондона.

— Но разве вы не были одним из них? — робко спросил я.

— Ну да, — сказал Барнаби, и в голосе его послышалась еще большая, чем обычно, воинственность. — Только разница в том, что я знал, о чем говорю. И продолжал бы говорить до сих пор, если бы эти мерзавцы не подставили меня. Если бы они не состряпали этого вранья…

— Где сегодня Джаспер? — спросил я, не желая слышать еще одну вспышку раздражительности Барнаби. — Где Стирфорт?

На лице водителя появилась гримаса.

— Слишком трусливы. Настоящие бабы. Та еще парочка.

— Я не верю, что они трусы, — тихо сказал я. — Все дело в Хокере и Буне — они кого угодно напугают.

Ворчанье с переднего сиденья.

— Вы их когда-нибудь видели?

— Нет, — ответил он, хотя по тому, как он это сказал, я понял, что он лжет.

Я хотел было продолжить расспросы, но Барнаби включил звук на максимум и весь остаток пути не отвечал ни на какие вопросы.

Десятки репортеров и фотографов, которые толкутся и прихорашиваются перед домом номер десять в дневные часы, давно уже разошлись по домам, а те, кто остался — солдаты, охранники, полицейские в штатском, — все они безропотно, покорно расступились передо мной, и я снова подивился тому, что слово «Директорат» действует как лучшая из отмычек.

На этот раз я вошел в дом на Даунинг-стрит один. Барнаби остался в машине, где с мрачным видом переворачивал страницы книги «Эрскин Чайлдерс и драма утопизма: о (ре)конфигурации большевизма в „Загадке песков“». [41]