Книга Люди Домино, страница 37 – Джонатан Барнс

— Мы заглядывали в обломки машины, в которых он умирал, веселились и смеялись. А еще тыкали в него здоровенной палкой.

Теперь два этих монстра согнулись пополам от безудержного смеха и никак не могли остановиться.

— А какое было у него лицо, — сказал Бун, — когда он там умирал! Он-то думал, мы прибыли его спасать!

— А помнишь, — проговорил Хокер, с трудом вставляя слова между приступами смеха, — помнишь, как мы поливали ему ноги бензином?

На этот раз я сдержался. Я не завопил, не закричал, не стал беспомощно молотить кулаками по стеклянным стенам камеры. Не возникло у меня и искушения ворваться в круг. Вместо этого я спокойно подошел к двери и постучал, давая знак охраннику выпустить меня.

— Ту-ту! — пропел один из Старост. — Приходите к нам снова поскорее. Ведь вы придете, сэр?

— В следующий раз повезет больше, мистер Л.

Новый взрыв смеха. Я услышал, как снова ожил телевизор, услышал резкие первые аккорды старого саундтрека, под который проходила моя жизнь еще до того, как в нее вошло зло. Выходя на ватных ногах в коридор, я надеялся только на то, что эти скоты на заметили моих слез.

Когда я вернулся домой, обнаружилось, что Эбби ждет меня — сидит за столом в гостиной в мужской футболке, держа в руках кружку с черносмородиновым соком.

— Привет, — сказала она.

— Здравствуй, — осторожно ответил я и, попытавшись определить, в каком настроении она пребывает, через несколько секунд решил рискнуть и улыбнулся.

К моему облегчению, она робко улыбнулась в ответ.

— Извини, что так получилось сегодня.

— Нет, это ты меня извини — я виноват.

— Я увидела тебя с этой девицей и… Наверное, я просто погорячилась.

— Честно говоря, — сказал я, снимая пиджак и опускаясь на диван, — Барбара меня ничуть не интересует.

Эбби усмехнулась, и тут я заметил, какая тоненькая на ней футболка, как она подчеркивает очертания ее груди, и не мог отвести глаз.

— Как дела на работе? — спросила она. А я спрашивал себя, заметила ли она, как я пялился на нее.

— Знаешь, — сказал я, — немного изматывает.

— Давай я налью тебе выпить.

— Стакан водички мне сейчас в самый раз, — сказал я и тут же услышал, как она зашлепала на кухню.

Вернувшись, она протянула мне стакан, но не успел я поднести его к губам, как почувствовал ее руки в моих волосах, ее дыхание на моей коже.

— Эбби?

Вода была забыта, я второпях поставил стакан на стол, а она уже целовала мою шею, щеки, виски. На мгновение ее язык застрял в моем левом ухе, и я застонал от наслаждения.

— Извини, — выдохнула она. — Бедный Генри.

Она поменяла положение и села мне на колени.

— Эбби?

— Ш-ш-ш. — Она страстно поцеловала меня в губы, а я ей вроде бы ответил (так, как, по моим представлениям, это надлежало делать).

— Я не ждала, что буду такое чувствовать, — сказала она, когда мы оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание. — Чтобы так скоро. В тебе есть что-то такое…

Опьяненный на мгновение, я позволил себе шутку:

— Я неотразим.

— Не надо портить такую минуту, — недовольно сказала она, кладя свою руку на мою и направляя ее себе под юбку, и я где-то в глубине желудка почувствовал ту же волну паники, что испытал при нашем первом поцелуе, страшную боязнь действия, предательский страх, который невозможно измерить.

— Ты уверена? — спросил я.

Она снова поцеловала меня, я ответил ей. Я только-только начал расслабляться и получать удовольствие, когда мои мысли вернулись к той ужасной камере, к монстрам внутри мелового круга, безжалостному смеху Старост.

И тут я вдруг понял, что Эбби больше не сидит у меня на коленях, а стоит рядом, озабоченная, разочарованная — разглаживает на себе футболку.

— В чем дело? — спросила она.

— Извини, — сказал я. — Я правда хотел…

— Все в порядке.

— Мне очень не хочется тебя разочаровывать.

— Ты меня не разочаровываешь, — сказала она, хотя с моей стороны было бы самообманом не заметить нотки обиды в ее голосе.

— Просто у меня был такой долгий день. Столько всего случилось.

— Конечно.

— И… О боже… — Что-то среднее между рыданием и непреодолимым позывом к рвоте начало подниматься к моему горлу — огромная, неперевариваемая опухоль истины.

Эбби разгладила мои волосы, прижалась ко мне, прошептала в ухо:

— Что такое? Что случилось?

— Извини. — Я старался проглотить слезы. — Но есть вещи, которые я не могу выкинуть из головы. Это относится к моему прошлому.

Эбби поцеловала меня в лоб.

— Расскажи мне.

— Я должен тебе рассказать… — Из носа у меня потекло, и я почувствовал, как скорбь и бешенство овладевают мною. — Я должен тебе рассказать, как умер мой отец.

Проснувшись на следующее утро, наследник трона увидел стоящего перед ним Сильвермана — тот держал в руках поднос с завтраком, большой чайник, письма и свежий номер «Таймс», все это он удерживал с жонглерской ловкостью, которая дается только десятилетиями тренировок.

— Ваше королевское высочество. Доброе утро, сэр.

Артур приподнялся в кровати.

— Взбейте, пожалуйста, для меня подушку, Сильверман.

Придворный покорно взбил подушку и поправил ее.

— Я спал в очках, — сказал принц.

Сильверман с неописуемой нежностью выковырял из уголков глаз принца скопившиеся там гранулы выделений, потом подошел к шкафу и извлек оттуда утренние одеяния хозяина — отутюженный серый костюм, крахмальную белую сорочку, трусы с гербом принца и полдюжины галстуков на выбор — все в разнообразно мрачных оттенках красновато-коричневого цвета.

Когда придворный закончил с этим, принц спросил:

— Что пишут газеты? Не сочтите за труд, старина, прочтите только заголовки.

Сильверман просмотрел первую страницу.

— Премьер-министр прилетает домой из Африки, — сказал он, и при одном лишь упоминании этого человека принц в раздражении закатил глаза. — Назначен новый министр здравоохранения. За оплеуху полицейскому арестован рок-музыкант.

— Что еще, Сильверман? О чем вы умалчиваете?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

— Чепуха. Я вас насквозь вижу, приятель.

Придворный осторожно откашлялся.