Онлайн книга «Запертая комната»
— Так ведь фараоны бывают двух родов. Одних тошнит, другим хоть бы хны. Этот даже нос не зажал. — Значит, он стоял там все время? — Ну да, я же говорю. Небось следил, насколько добросовестно мы исполняем свои обязанности… Его товарищ усмехнулся и хлебнул пива. — Еще один вопрос, последний. — Валяйте. — Когда вы поднимали тело, ничего не заметили? Под ним ничего не лежало? — А что там могло лежать? — Пистолет, скажем. Или револьвер. — Пистолет или револьвер. — Водитель засмеялся. — Кстати, в чем разница? — У револьвера вращающийся барабан. — А, это такой шпалер, как у ковбоев в кино? — Совершенно верно. Но дело не в этом, мне важно знать вообще, не было ли на полу под покойником какого-нибудь оружия. — Видите ли, комиссар, этот клиент был не первой свежести. — Не первой свежести? — Ну да, он месяца два пролежал. Мартин Бек кивнул. — Мы перенесли его на полиэтилен, и, пока я запаивал края, Арне собрал с пола червей. У нас для них есть особый пакет с какой-то дрянью, от которой им сразу каюк. — Ну? — Ну так если бы Арне вместе с червями попался шпалер, уж наверно он бы заметил! Верно, Арне? Арне кивнул и захихикал, но подавился пивом и закашлялся. — Как пить дать, заметил бы, — вымолвил он наконец. — Значит, ничего не лежало? — Ничегошеньки. И ведь полицейский тут же стоял, глаз не сводил. Кстати, он еще оставался там, когда мы уложили клиента в цинковый ящик и отчалили. Точно, Арне? — Как в аптеке. — Вы абсолютно уверены? — Сто пятьдесят процентов. Под этим клиентом ничего не лежало, кроме отборной коллекции циномия мортуорум. — Это еще что такое? — Трупные черви. — Значит, уверены? — Чтоб мне провалиться. — Спасибо, — сказал Мартин Бек. И ушел. После его ухода разговор еще некоторое время продолжался. — Здорово ты его умыл, — сказал Арне. — Чем? — Да этим греческим названием. А то ведь эти шишки думают, что все остальные только на то и годятся, что тухлых жмуриков возить. Зазвонил телефон. Арне взял трубку, буркнул что-то и положил ее на место. — Черт, — сказал он. — Опять висельник. — Что поделаешь, — скорбно вздохнул его коллега. — Се ля ви. — Не люблю, висельников, честное слово. Что ты там еще загнул? — Да ничего, поехали. Похоже было, что Мартин Бек проработал все наличные факты, касающиеся странного казуса на Бергсгатан. Во всяком случае, он достаточно четко представлял себе, что сделано полицией. Оставалось еще одно важное дело: разыскать заключение баллистической экспертизы, если таковая вообще производилась. О самом Свярде он по-прежнему знал очень мало, хотя и принял меры, чтобы собрать сведения. Бурные события среды совершенно не коснулись Мартина Бека. Он ничего не слышал о банковских ограблениях и о невзгодах спецгруппы — и ничуть об этом не жалел. Побывав во вторник в квартире Свярда, он сперва отправился в уголовную полицию на Кукгсхольмсгатан. Там все были поглощены своими собственными заботами, всем было не до него, тогда он прошел в здание ЦПУ. И сразу услышал в кулуарах толки, которые в первую минуту показались ему смехотворными. Но, поразмыслив, он расстроился. Кажется, его намерены повысить. Повысить? И куда же его назначат? Начальником управления? Членом коллегии? Заместителем начальника ЦПУ по вопросам быта и гигиены? Ладно, это все неважно. Небось обычная, ни на чем не основанная коридорная болтовня. Звание комиссара полиции ему присвоили не так давно, в 1967 году, и он вовсе не рассчитывал на дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Во всяком случае, не раньше чем через четыре-пять лет. Казалось бы, это любому ясно, ведь что-что, а вопрос о ставках и назначениях в государственных учреждениях досконально изучен всеми, и каждый ревниво взвешивает свои и чужие шансы. Так откуда же эти толки? Должны быть какие-то резоны. Какие? Мартин Бек мог представить себе два мотива. Первый: его хотят выжить с поста руководителя группы расследования убийств. Так сильно хотят, что готовы придать ему ускорение вверх по бюрократической лестнице — самый распространенный способ отделываться от нежелательных или слишком явно неквалифицированных должностных лиц. Однако в данном случае этот мотив, скорее всего, ни при чем. Конечно, у него есть враги в ЦПУ, но вряд ли он представляет для них какую-нибудь угрозу. К тому же его преемником должен стать Колльберг, а это, с точки зрения высшего начальства, ничуть не лучше. Вот почему второй мотив казался ему более правдоподобным. К сожалению, он и намного более унизителен для затронутых сторон. Пятнадцать месяцев назад Мартин Бек едва не приказал долго жить. Он — единственный в современной истории шведской полиции высокий чин, раненный пулей так называемого преступника. Случай этот вызвал много шума, и поведение Мартина Бека совершенно незаслуженно изображали как подвиг. Дело в том, что у полиции, по вполне естественным причинам, острый дефицит на героев, а посему заслуги Мартина Бека в относительно успешном исходе драмы раздували сверх всякой меры. Итак, полицейское сословие обзавелось своим героем. А как отметить героя? Медаль он успел получить еще раньше. Значит, его надо хотя бы повысить! У Мартина Бека было вдоволь времени, чтобы проанализировать события того злополучного дня в апреле 1971 года, и он уже давно пришел к выводу, что действовал неправильно, не только в моральном, но и в чисто профессиональном смысле. И он отлично понимал, что задолго до него к такому же выводу пришли многие его коллеги. Он схватил пулю по собственной дурости. И за это его теперь собираются назначить на более высокую и ответственную должность. Весь вечер вторника он размышлял об этом казусе, но как только в среду пришел в кабинет на аллею Вестберга, то всецело переключился на дело Свярда. Сидя в одиночестве за своим столом, он с холодной и неумолимой систематичностью прорабатывал материалы следствия. И в какой-то момент поймал себя на мысли, что, пожалуй, это для него сейчас и впредь самый подходящий вариант: работать над делом в одиночку, привычными методами, без помех со стороны. Он всегда был склонен к уединению, а теперь и вовсе начал превращаться в затворника, его не тянуло в компанию, и он не ощущал стремления вырваться из окружающей его пустоты. В глубине души он чувствовал, что ему чего-то недостает. Чего именно? Может быть, подлинной увлеченности. |