Книга Настанет день, страница 158 – Деннис Лихэйн

— У церкви Святого Августина. И они падают один за другим.

— В них стреляют?

— Их забрасывают камнями.

Его собратьев-полицейских закидывают камнями возле храма. На его участке.

Томас Коглин сам не понял, что опрокинул стол, пока не услышал грохот. Сержант Эйген отступил на шаг назад.

— Хватит, — произнес Томас. — Хватит, клянусь богом.

Он потянулся к поясу с кобурой, достал коробку патронов тридцать второго калибра, засунул в карман. Нашел еще коробку патронов для дробовика, положил ее в другой карман. Поднял взгляд на сержанта Эйгена:

— Собрать всех, кто еще держится на ногах в этом склепе. Мы отправляемся драться. — Томас поднял брови. — И драка будет нешуточная.

Эйген лихо отдал ему честь, расплывшись в улыбке.

Снимая дробовик с полки над картотечным шкафом, Томас поймал себя на том, что улыбается в ответ.

— Давай живо, сынок.

Эйген выбежал; Томас зарядил дробовик; ему всегда нравилось щелканье, с которым патроны входят в магазин. На полу валялась фотография Дэнни, сделанная в тот день, когда он окончил полицейскую школу. Томас сам тогда прикалывал значок к его груди. Любимая фотография.

Он наступил на нее, с удовлетворением услышав, как хрустнуло стекло.

— Не хочешь защищать наш город, парень? Отлично. Тогда этим займусь я.

Когда они вышли из патрульных машин возле Святого Августина, толпа развернулась к ним. Томасу отсюда было видно, как парковые копы стараются оттеснить толпу, но они были все в крови, и груды камней на ступенях из белого известняка свидетельствовали о том, что сражение полицейские проигрывают.

Томас знал, что всякая неожиданность лишает толпу уверенности, пусть на считаные секунды. Если ты успеешь воспользоваться этими секундами, то овладеешь ситуацией. А если не успеешь, то ситуация овладеет тобой.

Он вышел из машины. Рядом воришка Фил Сканлон рассмеялся:

— Ну, капитан Ког…

Прикладом дробовика Томас разбил ему лицо. Воришка Фил рухнул, как лошадь с простреленной головой. Томас положил дуло дробовика на плечо стоявшего рядом бандюги, Спаркса Набалдашника. Дернул дулом вверх, выстрелил, и Набалдашник оглох на левое ухо, пошатнулся, глаза у него тут же заволокло, и Томас приказал Эйгену:

— Доверши церемонию, сержант.

Эйген ударил Спаркса Набалдашника револьвером в лицо, и больше Спаркс в тот вечер никак себя не проявлял.

Коглин направил дробовик в землю и выстрелил. Толпа подалась назад.

— Я капитан Томас Коглин, — провозгласил он и наступил Филу на лодыжку.

Не услышав звука, которого добивался, повторил процедуру. На сей раз донесся приятнейший хруст кости и предсказуемый взвизг. Томас махнул рукой, и одиннадцать человек, которых он сумел собрать, рассредоточились вдоль края толпы.

— Я капитан Томас Коглин, — повторил он, — и не надейтесь — мы намерены пролить кровь. — Он обвел глазами толпу. — Вашу кровь. — Он повернулся к парковой полиции; тех оставалось десятеро, и они будто съежились. — Оружие к бою, или вы больше не стражи порядка.

Парковая полиция вскинула оружие, и толпа отступила.

— Цельсь! — выкрикнул Томас.

Толпа отступила еще на несколько шагов.

— Если увижу у кого-то камень, — произнес он, — мы откроем огонь на поражение.

Он сделал пять шагов вперед, уперся дулом дробовика в грудь мужчины, сжимавшего в руке камень. Тот выронил камень и обмочился. Томас разбил мужчине голову и перешагнул через него.

— Бегите, гады. — Он окинул толпу взглядом. — Ну, марш!

Никто не шевельнулся: все были слишком потрясены. Томас повернулся к Эйгену, к своим людям у кромки толпы, к парковым полицейским:

— Открывать огонь по усмотрению.

Парковые полицейские непонимающе пялились на него.

Томас закатил глаза, достал табельный револьвер, поднял над головой и выстрелил шесть раз.

Копы тоже начали палить в воздух, и толпа плеснула в стороны, как вода из ведра. Люди бежали, ныряя в переулки и боковые улочки, отскакивая от перевернутых машин и падая на тротуары, наступая друг на друга, прыгая в разбитые витрины и приземляясь на стекло, которое сами же и расколотили.

Томас высыпал стреляные гильзы, отложил дробовик и перезарядил револьвер. Освежающе веяло порохом, издали доносилась стрельба. Он сунул револьвер в кобуру и перезарядил дробовик. Долгое лето, полное бессилия и растерянности, выветрилось из души. Он снова чувствовал себя двадцатипятилетним.

Сзади завизжали тормоза. Томас обернулся: у тротуара остановились черный «бьюик» и четыре патрульных автомобиля. Из «бьюика» под первые капли дождя вышел суперинтендант Майкл Краули — тоже с дробовиком, в наплечной кобуре табельный револьвер. На лбу свежая повязка, дорогой темный костюм весь заляпан яичным желтком и усеян кусочками скорлупы.

Томас улыбнулся, и Краули тоже устало ухмыльнулся.

— Пришло время малость навести порядок, капитан?

— И в самом деле, суперинтендант.

Они пошли по улице, остальные двинулись следом.

— Прямо как в старые времена, Томми, а? — проговорил Краули, когда впереди замаячила новая толпа, собравшаяся на Эндрю-сквер, в двух кварталах отсюда.

— Я тоже так думаю, Майкл.

— А когда мы их отсюда вычистим…

Когда мы их вычистим. Без всяких если. Томасу это пришлось по душе.

— Мы отвоюем Бродвей.

Майкл Краули хлопнул его по плечу:

— Как же я соскучился по этому занятию.

— Я тоже, Майкл. Я тоже.

Рассел, водитель мэра Питерса, аккуратно объезжал все места, забитые людьми. Мэр таким образом мог наблюдать за бунтовщиками на расстоянии, однако он слышал их крики, слышал выстрелы и звон бьющегося стекла.

Проехавшись вокруг Сколли-сквер, он ужаснулся, но, увидев Норт-Энд, а вскоре и Южный Бостон, понял: происходит кошмар, который ему и присниться не мог.

Избиратели доверили ему город. Американские Афины, колыбель Американской революции , [83] место рождения двух президентов, территорию с самым образованным населением в стране, Пуп земли.

И при его правлении этот город сам разбирает себя по кирпичику.

Они вернулись по мосту Бродвей-бридж, оставив позади охваченные пожаром трущобы Южного Бостона. Питерс велел Расселу подвезти его к ближайшему телефону. Ближайший нашелся в отеле «Касл-сквер», в Саут-Энде, пока единственном тихом районе, который они посетили за сегодняшний вечер.