Книга Наваждение, страница 24 – Джонатан Келлерман

— Или катался в поисках жертвы по своему аппетиту?

— Сексуальный психопат, — фыркнул он. — И какая тут связь с Эллой Манкузи?

— Охотничий азарт.

— Наверное. В обычной ситуации я бы послал Катрине прощальный поцелуй, посчитав, что не стоит тратить на нее время, но угон двух больших черных машин и кровь в этом проклятом «бентли»… — Он покачал головой. — Давай попробуем найти «мустанг».

Из дома вышла пожилая пара. Увидев, что мой друг стоит у «ягуара», они остановились. Майло ухмыльнулся:

— Вечер добрый, мистер и миссис Лазарус. — Он картинно открыл дверцы: — Желаю приятно провести время.

Пара нервно приблизилась к машине, загрузилась и быстро уехала.

Через несколько секунд из подземного гаража вылетела наша машина без опознавательных знаков и со скрежетом остановилась. Майло открыл дверцу и сунул дежурному пятерку.

— Не обязательно, — сказал тот.

— И незаслуженно. Счастливой вам жизни.

Мы проехали по бульвару Сепульведа на север до самого южного края Валли, почти до бульвара Вентура, затем еще несколько миль вперед. К северу от Уилшира на плоской равнине располагалось кладбище ветеранов, затем появились небольшие предприятия и жилые дома. За ними — крутой холм с мерцающими огоньками домов. Движение было жиденьким, и ничего похожего на машину Катрины Шонски.

Когда мы вернулись в город, Майло сказал:

— Знаешь, если бы мне нравилась простая жизнь, я бы стал фермером.

— Всегда есть юг, — заметил я.

— Ну да, сто пятьдесят миль до Мексики.

Я взглянул на предгорья на востоке.

— Тут куча боковых улочек, куда можно было бы заглянуть.

— Тебе бы все развлекаться, — проворчал Майло, сворачивая направо и проезжая по нескольким извилистым дорогам.

Через час он вздохнул:

— Завтра задействую патрульных и постараюсь встретиться с подругами Катрины. Вполне вероятно, что они расскажут нам совсем другую историю. Например, что она проводит время с каким-то обалдуем, которого мамочка не одобряет.

Солнце грело окна студии Робин с задней стороны дома. Я прошел мимо прудика, остановился, чтобы посмотреть, как поживают мальки. Свет из антикварной железной пагоды на дне позволял отлично разглядеть рыбок. Уже три, даже четыре дюйма в длину. Весело резвятся в пузырьках, создаваемых искусственным водопадом.

Я впервые разглядел их, когда они еще были личинками. Дюжина маленьких прозрачных существ, бесстрашно снующих между двухфутовыми взрослыми рыбами. Рыбы кой съедают свою собственную икру, но не трогают вылупившихся мальков. Да и больных или умирающих особей они, не в пример другим рыбам, не преследуют. Может быть, поэтому они могут прожить больше ста лет.

Я прошел дальше, к студии, постучал в окно. Робин подняла голову от своего верстака и улыбнулась. Поднесла к уху прямоугольник альпийской ели и постучала по нему. Она искала тона, которые подсказали бы ей, что дерево может быть использовано для деки инструмента. Если судить по величине прямоугольника, занималась она мандолиной.

Когда она отложила дощечку в сторону, по выражению ее лица можно было понять, что на этот раз мимо. К тому моменту как я вошел, она держала в руках уже другую дощечку. Бланш, как обычно, угнездилась у нее на коленях, спокойная и сонная.

— Привет, — сказала Робин. Бланш тоже издала в знак приветствия типичный для бульдога свистящий звук, а когда Робин поцеловала меня, повернула голову и ткнулась носом в мою руку.

— Блондинка и рыжая, — сказал я.

— Видишь, как тебе повезло.

Я взглянул на забракованную ель.

— В ней нет музыки?

— Даже несмотря на то что он никогда не узнает разницы. — Она взглянула на посылочный ящик в углу студии. — Узнал что-нибудь об этой бедной старушке?

— Рабочая гипотеза заключается в том, что к убийству имеет отношение сын, но нет ничего даже похожего на доказательства.

— Сын, убивающий свою мать, да еще таким способом? — подняла брови Робин. — Уму непостижимо.

Она снова взглянула на ящик в углу.

— Новые инструменты? — спросил я.

— Собрание ди-ви-ди от заказчика. Десять фильмов с Одри Хепберн и записка, которая гласит, что я напоминаю ему ее.

В Хепберн росту пять футов семь дюймов, и сложена она как вешалка для одежды. Робин доросла до пяти футов трех дюймов и имела все выпуклости и вогнутости в нужных местах.

— Вы обе потрясающие.

Она размяла пальцы, как делала всегда, когда нервничала.

— Он позволил себе что-то лишнее?

— В общем-то нет.

— Это как?

— Когда я его встретила на выставке лютней, он был несколько дерганым, но ничего такого.

— Тогда ладно, — улыбнулся я. — Одри Хепберн снялась в нескольких прекрасных фильмах.

— Я слишком остро реагирую, да?

— Возможно, у него есть какие-то фантазии на твой счет. Такое иногда случается.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Мужчины постоянно на тебя пялятся. У тебя имеется икс-фактор — феромоны, или как они там называются.

— Да, конечно.

— Нет, правда. Ты этого не замечаешь, потому что не флиртуешь.

— Потому что я космонавт-стажер?

— Иногда и это тоже.

— Алекс, — протянула она, — я ни разу даже не намекнула ему, что у нас может быть что-то, кроме бизнеса.

— От тебя тут ничего не зависит.

— Замечательно.

— Эй, не переживай! Что такого может случиться? Он делает шаг, ты ему мягко отказываешь. Одновременно ты можешь отправить ему послание по электронной почте, поблагодарить за фильмы и добавить, что мы с тобой смотрим их с удовольствием.

Она погладила Бланш.

— Ты прав, я глупо себя веду. Как говаривали в седьмом классе, зазналась. — Она коснулась сережки в виде кольца и отбросила назад волосы. У нее получилось значительно лучше, чем у Тони Манкузи.

Я заинтересовался верхней пуговицей ее блузки.

Она сказала:

— Икс-фактор, говоришь? А это не делает тебя мистером Игрек?

Мы выбрали два фильма и посмотрели их, лежа в постели. «Римские каникулы» выдержали полвека самым замечательным образом, чего нельзя сказать о «Завтраке у Тиффани», так что когда пошли последние титры, мы почти спали. Выключив свет, мы соприкоснулись пальцами. Я пробормотал что-то, по моему мнению, ласковое. Робин ответила:

— Одр и Хепберн была прекрасна, но я совсем на нее не похожа. — И уснула.

На следующее утро я заехал за Майло в десять часов и отвез его к заведению «У Барни» в Беверли-Хиллз.